Вальтер клянется, что сам не имеет к этому никакого отношения. Но он называет кое-какие имена. Некоторые из них совпадают с теми, что назвала Тина.

Я вспомнил Пьера В., которого знал в Сайгоне. Он сорок лет занимался экспортом гевеи. Жена его бросила еще десять лет назад. Он уже не мог жить без кокаина и был в рабстве у корсиканской мафии, которая снабжала его этим зельем. Во время ломки его всего трясло, адски болела носовая перегородка. Он только и думал, только и печалился, что о своей отраве, своей подруге и погубительнице. Не человек — развалина.

Только белые, прожившие жизнь в колониях, могут знать о таких вещах, да еще джазовые музыканты.

Выходя от Вальтера, я заметил человека, которого видел раньше — американца в темных очках, читавшего итальянскую газету в кафе «Доуни». Он сидел за рулем «фиата», припаркованного на углу улицы. Я не стал оборачиваться.

Тина открыла мне дверь: она была совершенно голая.

— Я ждала тебя, Джек. Ты хочешь меня такой, правда ведь?

Я словно обезумел. Хотел повалить ее на кровать, но она вырвалась, прошла на кухню и тут же вернулась. В руке у нее была жестяная баночка, вроде той, из которой дети через соломинку высасывают разноцветные сладкие крупинки. Тина открыла крышку так, чтобы я увидел содержимое: белый порошок. И протянула мне банку, глядя на меня блестящими глазами. Моя реакция была мгновенной. Банка описала круг в воздухе и перевернулась. Белая пыль усеяла пол.

Лицо Тины окаменело. От ненависти.

Я не могу без нее.

Пока еще ее красота не потускнела, наоборот, стала эффектнее от загара. Теперь она одевается только в белое. Ее зовут Тина Уайт, в костюме этого цвета она была на празднике, когда я встретил ее впервые, такой же была и туника, обагренная кровью жертвенного быка Митры.

Я живу у Тины. Мне без конца звонят из Парижа: скоро начнется Олимпиада, надо заказать гостиницу для специальных корреспондентов, которые приедут через десять дней. Я поручил это моему помощнику. Не могу думать ни о чем, кроме нее.

Я постепенно втягиваюсь в затворническую жизнь: так хочет Тина. В лучах солнца, пробивающихся сквозь опущенные жалюзи, танцуют пылинки. Потом становится темно.

Она больше не желает выходить из дому.

Вчера не выходил на улицу. Весь день провел взаперти, с Тиной.

Никуда не выходим. Дверь на замке.

Она захотела выйти. Но теперь уже я запер дверь. Она не выйдет.

Здесь мои дневниковые записи обрываются. Когда страницы пожелтели, не стоит ничего добавлять к написанному. Место, которое занимают в моей жизни события лета 1960 года, несопоставимо с их реальной продолжительностью. Я был раскален, словно кочерга, надолго оставленная в огне. Тина хотела увлечь меня за собой, в ночь. Впрочем, теперь это уже неважно: то, что случилось тогда, ушло в прошлое, не оставив о себе памяти. Я хотел бы сохранить о том лете только одно воспоминание: молодая женщина, сидящая на террасе кафе и глядящая на меня сквозь дымчатые очки. Все, что осталось мне от Рима, — это ее взгляд, он осветил мои ночи, как вспыхнувшая и тут же потухшая заря. Но, если уж говорить одну только правду, вот она: я был распят любовью.

Скоро в моем повествовании появится другая женщина. Я помню ее совершенно четко, но не такой, какой она была на самом деле. Вероятно, она меня ненавидела, а я ничего о ней не знал. Я пытаюсь воскресить в памяти тот сентябрьский день 1960 года, когда впервые услышал по телефону ее голос.

Скорее всего, это было двенадцатого числа. Я заканчивал работу над материалом, который надо было отправить в редакцию, и уже ошалел от усталости, когда в корпункте зазвонил телефон. Я снял трубку. На другом конце провода послышался женский голос, говоривший по-французски с легким англосаксонским акцентом.

— Это Жак Каррер?

— Да.

— Меня зовут Кейт Маколифф. Я приехала из Нью-Йорка. Вы ведь друг Тины Уайт, верно?

— Да.

— Я хотела бы встретиться с вами.

— Зачем?

— Мне надо кое-что рассказать вам о Тине.

— Что именно?

— Вы могли бы прийти ко мне в отель?

Она продиктовала адрес отеля недалеко от церкви Тринита деи Монти. Я прошелся туда пешком. Ничто не насторожило меня — ни сам этот звонок, ни незнакомый женский голос, ни встреча, которую мне назначили так срочно. Ведь я услышал имя «Тина» — этого было достаточно.