На самом же деле, продолжал Гринуэй, для американского командования ситуация складывалась более чем тревожная. Северный Вьетнам стойко выдерживал атаки бомбардировщиков. Американцы обстреливали мосты через Дуонг, поливали огнем железнодорожные депо в Джа-Лане, взрывали заводы в Хайфоне, но северовьетнамская армия каждый раз выдвигала новые, готовые к бою дивизии. Однако самым неприятным обстоятельством оставалась партизанская война на территории Южного Вьетнама. Страна была похожа на пятнистую шкуру леопарда. Гринуэй рассказал о подземных базах, о мгновенно налетающих и исчезающих отрядах, о стрелках, которых приковывали цепями к раскаленным пулеметам, чтобы они не могли сбежать. Вьетконговцы рыли волчьи ямы, откуда торчали колья, обмазанные ядом, начиняли взрывчаткой трупы своих товарищей, предпочитали ранить, нежели убить, — во время боя один раненый солдат отвлекает на себя внимание двух других. Обо всем этом я уже слышал четырнадцать лет назад. Понадобились два года войны и кровопролитные бои под Дрангом, чтобы американцы наконец сумели оценить своего противника. Тогда они поставили себе задачу: search and destroy [34] . И появились карательные отряды, которые прочесывали и зачищали опасные зоны. Но вьетконговские бойцы появлялись снова, прорастали из выжженной земли.

Я спросил Гринуэя, знает ли он о приезде Кейт Маколифф, специального корреспондента «Нью-Йорк таймc». Он понимающе улыбнулся.

— Не только знаю о приезде, но могу вам сообщить, что в данный момент офицеры из армейского пресс-центра виртуозно морочат ей голову. Ее доставили в дельту Меконга. Не исключено, что она случайно увидит, как наши ребята расстреливают с вертолетов безобидных лодочников, но, в принципе, такого быть не должно: там все под контролем. Они хотят поквитаться с Солсбери.

За полтора месяца до этого заместителю главного редактора «Нью-Йорк таймc» Харрисону Э. Солсбери несказанно повезло: он стал первым американским журналистом, которого официально пригласили в Северный Вьетнам. Он прилетел в Ханой на самолете Международной организации по контролю и привез с собой угощение для рождественского дипломатического банкета: вина из Болгарии, балтийскую сельдь, польскую ветчину, а также индейку для британского консула. Солсбери вернулся оттуда с твердым убеждением, что «Б-52» бомбят в Северном Вьетнаме гражданскиеобъекты. Это вызвало дикий скандал, взбудоражило общественное мнение в Штатах. Кейт тоже работает на «Нью-Йорк таймc». Так что они глаз с нее не спустят.

Гринуэй подцепил палочками кусок креветки, приготовленной на пару. В ресторане было людно, зал полнился мерным гудением голосов. Теперь вместо французской речи здесь звучала английская, но я узнавал этот шум, шум восточного застолья.

— Думаете, не стоит ездить в дельту? — спросил я.

Гринуэй изящным движением отправил креветку в рот.

— В дельту кто только не ездит, — отозвался он. — На мой взгляд, интереснее побывать в другом районе, там, где скоро будет самое пекло.

— Какой же это район?

— ДМЗ. Они пытаются скрыть масштабы того, что там происходит, но дело пахнет жареным, — медленно произнес он.

С 1954 года между двумя Вьетнамами пролегла полоса шириной в несколько километров. Это и была ДМЗ, демилитаризованная зона, ничейная земля в провинции Куангчи.

— Туда просачиваются вьетнамцы? — спросил я.

Гринуэй кивнул.

— Хотя генерал Уолт, командующий морской пехотой, утверждает, будто его люди держат границу на замке, Уэстморленд и парни из ЦРУ убеждены в обратном.

— Кто же из них прав?

— Уэстморленд, — ответил Гринуэй. — Похоже, северовьетнамские части заходят погулять на нашу сторону ДМЗ. Они проникают туда через Лаос, спускаются в долину Рао Кун, потом сворачивают где-то возле дороги номер девять и соединяются с партизанами. Понимаете, что это значит? Север готовит вторжение на Юг. Пусть не завтра, но это случится.

— Думаете, имеет смысл побывать там?

Гринуэй покачал головой.

— Я только что оттуда, старина. Морская пехота, которая несет там службу, сильно нервничает.

— Что ж, придется съездить, — сказал я. — Дождусь Кейт Маколифф и отправлюсь с ней вдвоем.

Гринуэй удивленно взглянул на меня.

— Вы что, дружите с этой гордячкой? Она, конечно, красивая, да… Но ей никогда не приходилось вести репортаж с места события — разве что с концерта Вэна Клайберна в «Метрополитен-опера».

Тон у него был откровенно насмешливый.

— Научится, — сказал я.

— Надо вам сказать, — заметил Гринуэй, — что появляться в обществе специального корреспондента «Нью-Йорк таймc» всегда полезно. Эти люди наводят ужас на наших полковников, которые принимают их за новое воплощение Авраама Линкольна. От них хотят все скрыть, и в конце концов им все показывают. А для французского журналиста это особенно полезно, вы же знаете, что…

— Что нас считают сторонниками Ханоя? Верно?

— Верно, — с улыбкой произнес Гринуэй.

До возвращения Кейт оставалось еще два дня. С полудня до поздней ночи в городе бушевал муссонный дождь. Над головой больше не проносились воздушные патрули: винтокрылые машины остались в аэропорту. Ливень барабанил по крышам, хлестал по улицам, его влажное дыхание проникало в самое сердце города. Задолго до вечера наступили сумерки. Я взял транзистор и стал ловить то одну станцию, то другую. Сайгонское радио передавало утешительный прогноз погоды. Камбоджийское радио — концерт придворных певцов: лилась торжественная, чарующая мелодия. «Голос Америки» строго критиковал позицию Франции в отношении НАТО. Наконец мне удалось поймать ханойское радио. Сначала хор исполнял революционные песни. Потом послышался леденящий душу голос — женский голос. Не все, что она говорила, можно было разобрать: радио глушили. Женщина обращалась по-английски к американским солдатам, к каждому американскому солдату. Неужели он не тоскует по родине? Что сейчас делает его жена или невеста? Может быть, устроилась на супружеском ложе с его лучшим другом? А дети — как они растут без него? Это была «Ханна из Ханоя», таинственная личность, которая занималась систематической деморализацией американского экспедиционного корпуса. В 1944 году над Тихим океаном каждый день звучали обращения другой предательницы, так называемой «Розы из Токио». В Ханое подхватили инициативу японцев.