– И то хорошо. – Я пытаюсь улыбнуться, но напряжение не покидает меня. Больше всего меня беспокоит, что эту историю подхватит английская пресса и мама обо всем узнает.

Посреди текста крупным шрифтом напечатана врезка, из которой я узнаю, что шоу Осано состоится в понедельник, в Доме Инвалидов.

– Ты собираешься выступать?

– Пока все не кончится, мне придется соглашаться на любую работу, – отвечает Луиза.

Я понимаю: ей нужны деньги, для меня. Пробегаю глазами рассказ о том, как обнаружили тело Осано и в каком оно находилось состоянии после того, как скоростной поезд пять километров волок его по путям. Полиция сообщает, что некий человек помогает ей в расследовании. Внизу страницы, в рамочке, приведены рассуждения редактора отдела мод по поводу предстоящего показа коллекции Осано. Из них я узнаю, что на поклоны, скорее всего, выйдет давняя сотрудница Осано Джина Мантейфель. Предварительные отзывы о коллекции очень хорошие. Кончается все сообщением, что Джина Мантейфель назначена творческим директором компании Осано. Интересно, кто же это ее назначил?

Кто-то, владеющий акциями компании.

Прежде чем повернуться к полицейскому и сказать, что я готов к встрече с адвокатом, я беру Луизу за руку. Полицейский исчезает, на его месте оказывается инспектор Эрве. Мы с Луизой едва успеваем поцеловаться, прежде чем меня уводят.

Я знаю, что мне следует говорить. Как только мы приходим в комнату для допросов, я сообщаю полиции, где найти мой паспорт. И предупреждаю, что в другой ячейке камеры они найдут еще один, поддельный. Подделку передал мне человек, называющий себя Фрэдом Сосса, однако в то, что это его настоящее имя, я не верю.

Эрве кивает:

– Вам нравятся вокзальные камеры хранения, не так ли?

– Я пользуюсь ими.

– А камерой Лионского вокзала вы не пользовались?

– Нет.

– Я потому спрашиваю, что мы обнаружили в ней оружие, из которого убили месье Осано.

– Камерой хранения Лионского вокзала я не пользовался.

– Нет. Как только поезд прибыл в Париж, вы с сестрой убежали и отсутствовали целый день, – он читает это из лежащей перед ним на столе расшифровки стенограммы. Еще чьи-то показания.

– Я провел этот день с сестрой.

– Она подтвердит, что в камеру хранения вы не заглядывали?

– Да.

– Разумеется. Тем не менее на пистолете отпечатки ваших пальцев.

Я сижу совершенно спокойно, не сводя с полицейского глаз. Не знаю, как мне удается сохранять такое спокойствие, особенно если учесть, до чего я испуган. Но ведь что есть, то есть, верно? Так складываются обстоятельства, от меня же требуется только одно – помочь установить истину, во всех подробностях.

– Это легко объяснить, – говорю я. – Если на нем и есть мои отпечатки, они более чем месячной давности.

И сразу вспоминаю судебных экспертов. Эрве и тут меня опередил.

– Да, но у нас имеются доказательства, что вы недавно стреляли. Не из того же ли пистолета?

Полицейские выдают мне подобие комбинезона из пропитанной каким-то пластиком бумажной ткани. Я предпочел бы обвислые тюремные штаны. Еще лучше, чтобы мне вернули мою одежду, но ею до сих пор занимаются эксперты. Я узнал, что химические вещества, остающиеся после сгорания пороха в гильзе пистолета, могут сохраняться на руках стрелка в течение трех месяцев. Я узнал также, что смесь светлого пива, частиц картона, из которого делаются подставки под пивные кружки, и чистящих жидкостей оставляет следы, схожие со следами взрывчатого вещества под названием «Семтекс». Полиция не может полностью положиться на науку, тем более что официально обвинение в убийстве мне пока не предъявлено. Тем не менее мое имя уже появилось в газетах. Правда, насколько мне известно, мама пока ничего не знает. Да и вряд ли узнает, поскольку газет она, как правило, не читает. Но я не сомневаюсь, рано или поздно кто-нибудь из соседей проникнется желанием сообщить ей о карьерных достижениях ее детей. Из коих одна стала моделью, а другой – железнодорожным убийцей.

Адвокат у меня теперь новый.

При следующем допросе полицейские выкладывают на стол два паспорта, один мой, другой на имя Карло Тьятто. Их интересует, зачем мне понадобились два паспорта, и я повторяю, что второй мне дал Федерико Сосса, директор компании Осано.

– Но для чего он вам был нужен?

– Мы собирались пересечь по дороге в Италию швейцарскую границу. Почему бы вам не спросить у него, зачем ему это понадобилось?

Я и желал бы рассказать им то, что узнал от Осано, о контрабанде денег, которой занимается Фрэд, но у меня нет доказательств. Мой новый адвокат пообещал провести в отношении Фрэда расследование, однако до сих пор ничего не нарыл, не выяснил даже, как Фрэд добирался в ночь убийства из Милана в Париж.

– Но вы можете доказать, что вы Джеймс Гренарх, а не Карло Тьятто?

Спрашиваю, как они себе это представляют? Паспорта раскрыты на фотографиях, никаким сходством с Карло Тьятто, мрачным малым лет двадцати с лишком, я не обладаю. С другой стороны, и на перепуганного двенадцатилетнего мальчишку из моего паспорта я тоже не шибко похож.

Инспектор Эрве говорит:

– Мы могли бы заняться биографическими подробностями. Место и дата рождения. Имя отца.

– У меня нет отца.

– Разве в заявлении о выдаче паспорта имя его не указывалось? Или в свидетельстве о рождении?

На самом-то деле не знаю. Заявление писал не я. Я могу только повторить: отца у меня нет.

– Но ведь это биологически невозможно, верно?

– Вы не знаете моей матери.

Я тут же жалею о сказанном. Мне вовсе не хочется, чтобы они потребовали допросить маму.

Эрве прищелкивает языком.

– Вы не первый плод непорочного зачатия, и все же оно остается редкостью.