Зеев за это время потолстел, лицо его округлилось, а тело стало неповоротливым.

— Послушай, друг Зеев, — поддразнивал секретаря Дольникер, придя в хорошее расположение духа, — твое раскормленное лицо начинает напоминать полную луну, подобно голове того резника, который пошел однажды к раввину и плакался перед ним: Рабби, рабби…

Тут политик на мгновение наморщил лоб, ибо некие туманные воспоминания всплыли в его сознании.

— Товарищи, — нерешительно спросил он Зеева, — а не рассказывал ли я вам уже эту историю?

— С чего бы это? — ответил Зеев, и более того, когда выяснилось, что резнику не дают дуть в шофар, потому что он не окунался в микву, и рабби сказал «Ойф калст бласт мен ништ», секретарь залился здоровым смехом, почти таким же громким, как смех самого политика.

— Итак, — прокашлялся политик с облегчением, — как здоровье твоей молодой супруги? Как она себя чувствует в ее благословенном положении?

— Да где там! — посерьезнел Зеев. — Нету никакого благословенного положения. Вы знаете, что случилось? Через неделю после свадьбы Двора мне говорит: «Зеев, я себя не чувствую мамой». Вы слышали когда-нибудь такую глупость?

— Гримаса судьбы, — отметил Дольникер и добавил заботливо:

— Разумеется, теперь ты раскаиваешься в том, что женился на ней?

— Я не женился, Дольникер. Между нами, резник все-таки не раввин.

— Это — антиеврейский подход, товарищи!

Секретарь повернулся на другой бок и уперся взглядом в потолок.

— Вы ее не жалейте, Дольникер. Несколько недель семейной жизни успели ее убедить, что я слишком интеллигентен для нее. Ей подходит Миха-пастух, а не я. И что смешней всего во всей этой истории — я именно сейчас стал испытывать нежные чувства к этому цыпленку…

Дольникер не мог остановить тыльную часть ладони, почесывающую переносицу с удовольствием, которого он не испытывал уже давно.

— Так о чем вы договорились?

— Что я уберусь из деревни, как только мне удастся избавиться от ее отца.

— Гурвиц так за тобой следит?

— Черт бы его побрал, Дольникер. Он уже знает, за кого выдал замуж дочку с тремя дунамами плодородной земли. Гурвиц следит за мной в оба до выборов, ибо он нуждается в моих советах.

— Они просто все здесь с ума посходили в деревне, — вынес приговор Дольникер и, понизив голос, открыл секретарю содержание письма, которое он передал Геуле с надежным человеком.

— Машина может прийти в любую минуту, — закончил политик, и вероятность того, что еще немного — и они вернутся в живой поток общественной жизни, напомнила Зееву о его забытой цели.

— Я поздравляю вас, Дольникер, — сказал Зеев официальным тоном первого секретаря, — уже давно пора вам взять в свои руки управление вашей администрацией.

Дольникер был вполне удовлетворен приятным диалогом.

— Я немного устал по известным причинам, товарищи, — сказал Дольникер, прохаживаясь по комнате, — и я был бы рад, если бы ты, дружок, помог мне в написании тезисов моей речи для репортеров в честь моего возвращения. Несколько слов об оздоровляющем влиянии пребывания в провинции и краткой передышке в нервной жизни общественного деятеля. Затем легко перейти к проблемам инфляции, абсорбции репатриантов, промышленности и безопасности…

— Дальше продолжать не надо, Дольникер, — секретарь вытащил помятый лист бумаги, — я уже написал.

Последнее заседание Временного совета проходило в атмосфере небывалого напряжения. На повестку дня был поставлен весьма деликатный вопрос. Молодежь деревни информировала власти о желании создать футбольную команду для соревнования с командой Метулы. Эта сногсшибательная идея еще несколько месяцев тому назад считалась бы потрясением основ. Однако за последнее время в образе мышления публики произошли значительные перемены. На фоне предстоящих выборов проблема становилась трудноразрешимой. Члены совета не спешили с решением, а лично посетили территорию у плотины, долго наблюдая за тренировками, дабы освоиться в правилах популярной игры. После этого совет в принципе высказался в пользу одноразового состязания с Метулой, однако возникли значительные затруднения в проблеме комплектации сборной команды Эйн Камоним.

Это был один из серьезнейших вопросов. Цирюльник, понятно, требовал для своей фракции большинства мест в команде на основании того, что он является действующим старостой и группа его сторонников в деревне больше, чем другие. Однако сапожник опроверг это утверждение, напомнив, что класс сапожника в школе не меньше, чем класс цирюльника, да и сам мяч — творение его рук, в силу чего он требовал три из пяти мест в нападении. Вслед за ними и другие делегаты потребовали закрепить за ними места в сборной на основании их статуса в деревне. Мало того, резник заявил, что намерен сопровождать сборную, дабы контролировать поведение игроков в городском шуме и гаме метрополии Метула.

— Я и в игре знаю толк, — расписывал резник свои способности, — мы в хедере немало играли, пока учитель не поймал меня и не выдернул волосы на висках.

Члены совета смирились с необходимостью поездки резника, ибо ему не было никакого смысла оставаться в деревне, когда все остальные делегаты взвалили на себя бремя путешествия. И тем не менее они никак не могли удовлетворить все требования при комплектовании команды. Элипаз Германович предложил отложить игру с Метулой до после выборов, когда легче будет установить расстановку сил, однако это предложение было тут же отклонено, ибо после выборов у жителей не будет никакой надобности в поездке. В конце концов иссякло терпение Цемаха Гурвица, и он предложил собранию совета ультиматум по комплектованию сборной в следующем порядке: