Козловский артистически улыбнулся, сверкнув белоснежными зубами:

– Ничего страшного, мадемуазель. Петь я готов всегда!

Гости оживленно загалдели и, окружив певца плотным кольцом, проводили его к роялю. Козловский уселся за рояль, изящным жестом откинул с лица длинную прядь каштановых волос, ласково посмотрел на гостей и хозяев и спросил:

– Что же вам исполнить, господа?

– «Хризантемы», «Тройку», «Не растравляй моей души», – загалдели гости.

Козловский остановил внимательный взгляд на Шарлотте:

– А вы что скажете, Шарлотта Андреевна?

Шарлотта слегка порозовела и тихо произнесла:

– «Искрометные очи».

Козловский кивнул, затем растопырил над клавиатурой длинные пальцы и взял первый аккорд. Публика замерла в ожидании. Козловский откинул голову и запел чистым, хорошо поставленным тенором:

Гости, окружившие рояль, слушали певца как зачарованные, не двигаясь и почти не дыша. Шарлотта, с лица которой так и не сошел румянец, не сводила с певца восторженно-задумчивого взгляда.

Взяв последний аккорд, Козловский поднял длинные пальцы, которые напомнили Брокару ноги большого, омерзительного белого паука, и еще некоторое время печально смотрел на клавиши, как на родник с живой водой, от которого его силой оторвали. Затем под аплодисменты и восторженные возгласы поклонников повернул к Шарлотте усталое лицо.

– У вас волшебный голос, – прижав руки к груди, проговорила Шарлотта.

– Вы находите? – Певец устало улыбнулся. – Уверяю вас, мадемуазель, что рукоплесканье залов ничто в сравнении с одним лишь взглядом, одной лишь улыбкой той, которая…

Далее Козловский произнес несколько слов по-русски. Брокар, до сих пор не освоивший толком русский язык, понял лишь, что это стихи.

– Как же зовут эту счастливицу? – сияя от счастья, спросила Шарлотта.

– До поры до времени я намерен хранить этот секрет в самых укромных тайниках моей души, – с чувством ответил Козловский.

«Ишь как завернул, подлец, – в сердцах подумал Брокар. – Ему бы только романы писать».

Козловский спел еще одну песню, после чего выбрался из-за рояля и, взяв с подноса бокал шампанского, принялся прохаживаться по зале, беседуя с хозяином и гостями.

Тут дворецкий объявил о приходе нового гостя – известного в Москве артиста. Гости заспешили к дверям, и Козловский остался у стены один. Воспользовавшись этим, Брокар подошел к певцу вплотную и сухо произнес:

– Господин Козловский, давеча вы позволили себе назвать меня мыловаром.

Певец удивленно на него посмотрел, затем усмехнулся и ответил:

– А разве это не так?

– Не совсем, – строго сказал Брокар. – Я изготавливаю ароматы.

– Ароматы? Ах да, вы сказали, что делаете саше.

– И не только, – сказал Брокар тем же строгим голосом. – И еще… Я хотел вам сказать, что мне неприятно, что вы говорите об этом в небрежном тоне.

Певец смерил Брокара насмешливым взглядом:

– Дорогой мой, я признаю значительность вашей профессии, но разве запахи могут оказывать такое влияние на людей, как музыка?

– Запахи приводят человеческую душу в гораздо большее волнение, нежели музыка, – упрямо сказал Генрих.

– Чепуха! – проговорил певец по-русски, затем, снова переходя на французский, произнес: – Мсье, существо запахов неустойчивое и эфемерное. И потом, в обонянии есть нечто вульгарное. Сразу вспоминается повесть Гоголя «Нос»! – Козловский издал горлом мягкий смешок. – Нет, милостивый государь, вы меня никогда не убедите в том, что запах хризантем взволнует женское сердце сильнее, чем хороший романс, исполненный красивым, чувственным голосом. Голос – вот настоящая сила мужчины, а отнюдь не эманации, ощущаемые ноздрями… Пардон!

Козловский пошел было к прочим гостям, но Брокар удержал его за руку:

– Постойте!

– Что такое? – нахмурился певец.

– Сударь, мне не понравился ваш тон, – сверкнул на него глазами Брокар.

– И что с того?

– Я…

– Господа, что здесь происходит? – Подошедшая Шарлотта остановилась возле мужчин. Брови ее удивленно взлетели вверх: – Вы что, ссоритесь?

Брокар выпустил запястье певца и отвернулся.

– Наш спор касался влияния искусства на людские души, – с вежливым поклоном ответил девушке Козловский. – Но это вовсе не означает, что мы поссорились.