— Осторожнее, — предупреждает мой Вергилий.

Предупреждение представляется мне отнюдь не лишним. Не сомневаюсь, что последний парень, пытавшийся подняться по этой лестнице в пьяном виде, уже успокоился на тихом местном кладбище и не сможет поделиться ощущениями. Чтобы спокойно взбираться по данному сооружению, надо лет десять поработать у Барнума [14] .

Наконец мы достигаем второго этажа, и хозяин толкает нужную дверь. Она натужно стонет, умоляя угостить хоть капелькой машинного масла. Келья, предстающая моим глазам, как нельзя лучше подошла бы монаху, одержимому идеей умерщвления плоти. Все в ней грязно, гнило и вдобавок завешано фестонами паутины.

— Вот, — говорит мой проводник, немного стесняясь. — Не шикарно, но мы в деревне.

— Не хуже, чем у негров, — подтверждаю я.

Поскольку хозяин наверняка не знает, как там у негров, он соглашается.

— Отлить не хотите? — неожиданно интересуется он затем.

Столь доверительный вопрос меня слегка удивляет, но подобная предусмотрительность заслуживает уважения.

— Не сейчас, — как можно вежливее ответствую я, — но если это случится еще до Рождества, я не буду удивлен.

Выясняется, что для этого надо спуститься вниз и завернуть за дом.

— О'кей, — соглашаюсь я, — постараюсь найти.

— Нет, — оказывается, он еще не окончил, — за домом вы увидите сад. Пройдете вглубь. Во-он, видите — вскопанная земля? Это там.

Я отчаянно борюсь с желанием выбросить его в то самое окно, куда он тычет пальцем, но в этот момент он наконец уходит. Хлопаю по рассаднику насекомых, именуемому здесь кроватью, дабы предупредить клопов, что пища прибыла, и падаю, на ложе. Две секунды спустя я уже храплю с такой страстью, что соседи, скорее всего, забегают к хозяину полюбопытствовать, хорошо ли работает его новая бензопила.

Просыпаюсь со странным чувством, будто в голове забрезжила какая-то идея, но не могу понять, какая именно. Это мешает. Подхожу к окну. Погода терпимая. Потягиваюсь и добросовестно наполняю легкие деревенским воздухом. Природа зеленеет. В любом случае курс хлорофилла мне не повредит.

Под окном я увидел бензоколонку. Потом шоссе, по которому с грохотом катятся грузовики. Напротив гостиницы от шоссе отходил проселок и карабкался к деревушке, пристроившейся на вершине холма. Я продолжал принюхиваться к чистому воздуху, но в черепушке мысли рванули, как машины на зеленый свет. Красотка на синем велосипеде наверняка обреталась где-нибудь поблизости. Женщина, способная дать такую сумму бродяге типа Дэдэ, чтобы заткнуть ему пасть, должна обладать средством передвижения надежнее вело. Следовательно — машиной. Если так — должна же она где-то заправляться, верно? Ну а коли она живет в здешней округе, то почему бы ей не заправляться у моего хозяина?

Я спускаюсь. Объект моего интереса занят: жарит в масле лук. На столе лежит кусок вырезки, толстый, как левый окорок Мохаммеда Али. Мой желудок деликатно тянет меня за рукав и сообщает, что хороший кусок мяса с луком всегда был его идеалом. Я делюсь этим известием с хозяином. Он молча водружает на стол еще один прибор. Через четверть часа я без труда нахожу общий язык с роскошной отбивной.

Мой патрон не болтлив, но и не угрюм. Дожидаюсь, когда он, на секунду оторвавшись от завтрака, поднимает на меня глаза, и мило интересуюсь, доволен ли он своим бистро.

— Да вроде ничего, — не без удовольствия бурчит он.

Добавляю, что, по моим соображениям, и место здесь неплохое. Оказывается, он, поскольку здесь родился, находит его превосходным.

— Такое бойкое шоссе должно приносить неплохие денежки, — замечаю я.

— Это уж точно, — подтверждает он. — Тут не только проезжие, сюда люди и в отпуск приезжают. Немного, но все-таки…

Пожалуй, пора. Сами можете судить, сколько я уже принял мер предосторожности, чтобы не испугать парня.

— Действительно, — начинаю я, — я тут, когда в прошлый раз проезжал, даже одну знакомую видел. На велосипеде ехала. А я с приятелем был, да еще торопился, — ну и не стал останавливаться. Теперь жалею. Шикарная девчонка, я бы не прочь снова ее отыскать, вспомнить прошедшие денечки.

— У меня так с Анжелой получилось, — ухмыляется мой собеседник. — Горячая деваха была, что твой уголь, всегда не прочь на спинку опрокинуться…

Влип! Битых минут пятнадцать после этого я вынужден был внимать его воспоминаниям о родинках на теле Анжелы и о том, как она орала; когда он делал ей «китайскую тележку» и «рекомендательное письмо». Впрочем, без особого отвращения: для людей моей профессии такие любители поговорить о себе — сущая находка.

Дождавшись, когда он окончательно погрузится в прошлое, возвращаюсь к своему вопросу.

— Эта девчонка, — лепечу я самым несчастным голосом, — чем больше я о ней думаю, тем больше жалею, что не остановился. Может, вы ее заметили?

— А что? — благодушно соглашается старый обожатель Анжелы. — Вполне даже может быть.

Я ни секунды не сомневаюсь, что мои амуры интересуют его не больше, нежели здоровье японского императора. Но я — его клиент, и по доброй французской традиции он считает необходимым быть со мной вежливым.