— Господи, — бормочет женщина.

Главные слова сказаны. Через минуту дверь открывается.

— Вы хозяйка бистро? — осведомляюсь я.

— Да.

Она моргает глазами. Щеки ее свисают двумя дряблыми складками. Халат она как будто нашла на свалке. Лет этой милой даме где-то в районе пятидесяти — точнее, можно было бы ей столько дать, если бы у нее нашлось хоть на десять кругляшек кокетства. Но, похоже, столь ценное качество напрочь отсутствует в ее обиходе. Не мылась она, судя по всему, с тех самых пор, как в последний раз попала под дождь. От нее разит бойней.

Вхожу. Бистро, как и следовало ожидать, вполне под стать хозяйке.

— Что случилось? — с беспокойством повторяет она.

Я демонстрирую ей удостоверение:

— Извините, что беспокою среди ночи, но служба обязывает.

Затем немедленно перехожу к делу, чтобы у нее не успел возникнуть соблазн наплести мне с три короба.

— Десять дней тому назад на шоссе, в двух шагах отсюда, раздавили собаку. Вы вспоминаете?

— Собака? — обалдело переспрашивает она.

— Да. Такое, знаете, животное на четырех лапках с острой мордочкой. Делает «гав-гав». Та, о которой я говорю, была белая. Не породистая — понимаете, что я имею в виду? Как будто она произошла от скрещения дворняжки и газовщика.

— Ах, эта! — восклицает госпожа грязнуля. — Она валялась на краю оврага, возле бензонасоса.

— Точно.

Я поднимаю на нее глаза и усиливаю вольтаж до максимума. В таком состоянии ваш друг Сан-Антонио способен загипнотизировать добрую дюжину кобр, а не то что какую-то замарашку.

— Кому он принадлежит, этот Туту? — самым нежным голосом воркую я.

— Не знаю, — лепечет дивное создание, не сводя с меня покорного взора.

— То есть как? — удивляюсь я. — Вы хотите сказать, что не знаете, как выглядят здешние собаки?

Красотка понимает не сразу. Однако постепенно до нее начинает доходить.

— Знаю, — обижается она. — Только эта — ну, о которой вы говорите, — она не здешняя. Похоже, выпала из машины. И Дэдэ-оборванец — он тут мусор убирает — тоже ее не знает.

Я аж скривился с досады, понимая, что, скорее всего, грязнуля не врет.

— Что с ней стало?

— С собакой? — обалдело переспрашивает она.

— Да.

— Дэдэ ее убрал.

— Где он живет, этот ваш Дэдэ?

Она выходит на порог своего ранчо и простирает длань в сторону одинокого дома, торчащего вдалеке, среди полей, тянущихся вдоль железной дороги.

— Там.

— Спасибо, — вежливо благодарю я и, мучимый желанием зажать нос, наконец не выдерживаю: — Не смею больше мешать вам, мадам, а то ваша ванна совсем остынет.

Она удивленно распахивает пасть, демонстрируя гнилые обломки зубов, да так и застывает в дверях, провожая меня оторопелым взглядом, пока я торопливо ретируюсь к верному джипу.

Итак, пес был не местным. Похоже, дело дохлое.

Это нехитрое соображение вертится у меня в голове, пока я преодолеваю пространство по направлению к хижине Дэдэ, отлично сознавая бессмысленность этого предприятия. Что мне делать у этого уважаемого муниципального служащего? Спросить, что он сделал с трупом Медора? А то я сам не знаю ответ? Зашвырнул, конечно, на кучу мусора. Положим, я его даже найду, — ну и что? Труп собаки еще менее болтлив, чем труп человека. У нее нет отпечатков пальцев, хранящихся в полицейской картотеке; на ее шерсти я вряд ли найду бирку из прачечной или фамилию портного. Даже любимое вещественное доказательство всех Шерлоков Холмсов — грязь из-под ногтей — вряд ли сообщит мне что-либо важное. Короче, все это глупо. Если мои коллеги узнают об этой вылазке, они будут так смеяться над моей дуростью, что мне придется приклеивать фальшивую бороду, входя в контору.

Предаваясь столь горестным раздумьям, я достиг наконец жилища Дэдэ. Типичная трущоба. В крыше дырки — специально, чтобы облегчить доступ Деду Морозу. Дверные петли сляпаны из двух коробок из-под сардин, а в окнах стекла мирно соседствуют с кусками картона.

Догадываюсь, что в золоте Дэдэ не купается.

Кидаю взгляд на часы. Почти три часа ночи. Не самое общепринятое время для визитов. Не сомневаюсь, что уже с завтрашнего дня мой поход по округе будет прокомментирован аборигенами сверху донизу. В долгие зимние вечера он будет излагаться сразу вслед за историей о сером волке.

Сон у мусорщика буквально свинцовый. Я колочу в дверь, вопя: «Эй, Дэдэ!», без всякого результата. И лишь через четверть часа, когда я уже подумываю, не пора ли перестать надрываться, изнутри слышится мощный зевок. Потом кто-то ворчит, потягивается, откашливается…

— Эй, Дэдэ! — снова ору я.

Слышу ленивые, шаркающие шаги. Потом чиркает спичка — раз, другой, третий: наверняка отсырела. «Дерьмо», — бурчит пропитой голос, и я понимаю причину столь беспробудного сна: обитатель хижины просто-напросто мертвецки пьян.