— И их боится, и еще пуще — донские вольности старинные потерять, власть свою и старшинскую. Да и беглых домовитые хотят сохранить, работают они на них в куренях старшинских, у стад и в извозе, на солеварнях и в ловлях, рыбных и звериных. Да мало ли, всего не исчислить.

— Знаю... Да ведь я атаманские и старшинские земли и промыслы отбирать не собираюсь, пусть пользуются. И работниками тоже. Только с беглыми из России — тут, брат, шалишь! Накося, выкуси! — Царь показал куда-то в угол кукиш. — Ты ведаешь, дьяк: сколько у них этих городков и в них казаков, старожилых и новоприхожих? А особливо беглых русских — помещиковых, работных людей, солдат и прочего сброда?

— По справкам из приказов, всего на Дону городков близко к ста тридцати. А живут в них казаков тысяч с тридцать и больше. — Дьяк внимательно вычитывал цифирь из столбца, потом поднял голову. — Всех, государь, особливо новоприхожих беглых, счесть не уметь.

Многие в описи не попали, скрываются кто где. Просторы-то на Дону немалые, немеряные...

— Измерим, придет срок! Зело то надобно. Вот что, дьяк; утомился я, да и ты, я вижу, устал. Отдохни малое время. После обе да сосну часок. Потом приходи. Надо решить это дело — с беглыми на Дону; как заноза сидит оно во мне. Ступай.

Дьяк собрал бумаги, бесшумно удалился. Денщик знал свое дело — час обеда наступил, и в дверь просунулся поднос, за ним — денщик с полотенцем на плече и веселой ухмылкой на круглом лице. Петр встал, потянулся и, пока тот ставил на стол обычный графинчик с анисовой, тарели с хлебом, щами и кашей, прошелся по горнице, поскрипел сапогами. Что-то обдумывая, постоял у окна. Повернулся, сел.

— Что нынче даешь к столу?

— Как всегда, государь.

— И хорошо. Многое ли солдату нужно? Верно, брат?

— Истинно так, Петр Алексеич.

— То-то. Разносолы нам на войне не нужны. Не герцоги и графы французские — сидят за столом часов по пяти, болтают вздор и кружевами трясут. Видел их немало. Тьфу! Прости меня, господи, грешного...

Быстро поев, удалился в спальную комнату. Денщик собрал посуду, ушел в прихожую. Вскоре легкий храп известил его, что государь почивать изволит.

Проснулся только часа через два. От дальнего пути он действительно устал. Открыл глаза, полежал немного. Вставать не хотелось. Вспомнил о делах, и его как ветром сдуло с кровати. Прошел в горницу, позвал:

— Митрич! Поди сюда!

— Тут я! Как спалось, Петр Алексеич?

— Хорошо, да мало! Больше нельзя. Спать — не дела вершить. Оне ждать не будут. Не сделаешь сегодня — завтра жалеть будешь. А то локти грызть. Так-то. Зови того дьяка-строчилу!

Скоро появился Макаров. Бумаг у него, кажись, прибавилось — отметил про себя царь.

— Что это ты? Сколько чли до обеда, а ты еще больше сюда волочишь.

— Да собрал какие ни то столбцу — грамоты всякие, отписки, описи, книги переписные. Все по донскому делу — о беглых, своеволиях казачьих, о новопостроенных городах и их жителях. И еще есть...

— Много у тебя. Давай по порядку, вникнуть мне надобно. Прежде — о беглых ворах. Об остальном — после.

— Из Воронежа, Тамбова, Белгорода и иных южных городов пишут адмирал Апраксин и воеводы: многие крестьяне и дворовые люди, вотчинниковы и помещичьи, из многих уездов, а такожде посадские жители, солдаты и рейтары, всякие работные люди с Воронежа, лесных пристаней и верфей, с будных майданов и речных судов бегут от работ полевых, от службы и корабельного строенья, от рублевых денег и пошлин, от рекрутских наборов и подводных повинностей, крепостных и городовых работ. А донские казаки их принимают, селят в домы свои, в зимовники прячут, на речки посылают соль варить, рыбу и зверя ловить, сено косить, мед на пасеках собирать. И от того прибытки имеют немалые казаки старожилые, особливо низовые, черкасские. Да и по среднему Дону, и по Донцу с притоками атаманы станичные и вся старшина к тому склонность имеют, беглых в работниках держат. А переписать их не дают, государевых сыщиков вводят в обман, в Москву пишут отписки с отговорками: исстари, мол, повелось: с Дону выдачи нет; и беглых-де у них нет; а тех, кого сыскали, выслали в прежние их места.

Дьяк остановился, перевел дух. Царь слушал внимательно. Смотрел на него, ждал, что скажет далее.

— А по верным вестям, сказкам сыщиков и жителей Белогородского разряду у тех старожилых казаков живет беглых разного чина немалое число. А люди голутвенные, наипаче из верховых городков, их, беглых, принимают и защищают, на кругах о них вопят, государевых сыщиков слушать не хотят, лают их неподобною лаею.

— Сколько беглых скопилось на Дону?

— Точно сказать немочно, государь. По приметам, много сотен, а то и несколько тысяч будет.

— Прячут, сволочи! А земли дворянские пустеют, служить с них все трудней господам офицерам и генералам. И делу всякому поруха чинится немалая. — Петр остановился, подумал. — Отпиши в Москву к боярам, пусть глаз не спускают с тех, кто о беглых во всем государстве пещись должен. Пусть сыскивают вседенно, с великим тщанием и поспешанием, под страхом опалы государевой. А тех, кто беглых укрывает, карать безо всякой милости и пощады. Беглых людишек, сыскав и наказав, кого как пригоже, высылать в те места, откуда вышли, без всякого мотчанья, с провожатыми, чтобы по дороге не убежали или каким делом не сгинули от болезни или забойства разбойного. Записал? Ну, ин ладно.