Что из этого может относиться к рассуждению?

Такое название дал Рубинштейн тому, что раньше относилось к разумению и рассуждению. С тех пор все эпигоны без малейшего сомнения повторяют за ним это странное, но очень сильное, почти магическое выражение: операции мыслительного процесса!

Проще всего эта тема изложена в мелких книжонках, предназначенных облегчать экзамены, вроде сборника шпаргалок «Общая психология» Ф. Р. Филатова. В таких сочинениях корпус науки выложен в самом чистом виде, потому что их задача — обеспечить студенту твердую тройку, которую ставят за то, что ты знаешь только самые общие понятия своей науки.

Я расскажу, как видел «мыслительный процесс» Рубинштейн, а потом приведу краткое переложение его Филатовым, чтобы показать, что именно было взято психологией из всех исканий своего классика. А значит, что было сутью современной психологии на взгляд сообщества профессиональных психологов.

Я не буду повторять, что Рубинштейн связывает свое «мышление» с задачностью, для обозначения которой придумал выражение «проблемная ситуация». То, что он заменил все русские слова на иностранные, говорит о том, что, с одной стороны, это для него признак научности — науку нельзя делать по-русски, — с другой, что он пытается скрыть либо какое-то знание, либо свое непонимание предмета за непонятными словами.

Но задачность — общий признак разума. Мышление, которое является частью разума, безусловно, должно иметь отношение к решению задач. Как и любая иная часть разума. Поэтому задачность не может сама по себе быть какой-то определяющей чертой мышления. Чтобы она ею стала, надо говорить не о задачности вообще, а о какой-то особой задачности, свойственной только мышлению.

Если Рубинштейн действительно говорит о мышлении, то его задачность должна раскрываться в тех свойствах или орудиях, которые составляют мышление. Но для этого надо быть уверенным, что это именно орудия мышления и свойства именно его.

Рубинштейн говорит об этих свойствах и орудиях как об «операциях» и перечисляет их:

«Таковыми являются сравнение, анализ и синтез, абстракция и обобщение» (Рубинштейн, 1940, с. 296).

Являются ли эти «процессы» действительно орудиями мышления?

Конечно, если сделать из понятия «мышление» некое абсолютное обобщение, вмещающее в себя все, что можно привязать к мысли, то все и войдет, как в безразмерную свалку. Но я не Введенский, для меня разум и рассудок существуют. И работают они так, что можно их действия назвать мыслями. Можно, и всегда можно было. Однако народ предпочел выделить их в особые, условно говоря, «устройства» ума или сознания. Следовательно, само понятие «мысль» либо не является строго определяющим всё как принадлежащее мышлению, либо не должно применяться ко всему, что происходит в сознании.

Иными словами, то, что происходит в рассудке, можно назвать мыслями, но это будет неточно, потому что точное название для образов, которые использует рассудок, будет рассуждения. А для образов разума — разумения. Мысль же — это имя для образов мышления. Это первое.

Второе: если перечисленные Рубинштейном операции можно отнести только к мышлению, тогда Рубинштейновская психология верна. Но если часть из них столь же легко соотносится с разумом, рассудком или умом, то рушится все. Почему? Да потому, что показывает произвольность его «классификаций». Иными словами, мышление выбрано произвольно, а составные части его впихнуты в обобщающее понятие насильно. И можно было так же легко впихнуть их все в «разум», например.

И это было бы так же неверно. Просто потому, что точно так же уводило бы от познания действительности, как и любая другая свалка. А разве можно определенно сказать, что сравнение, анализ и синтез, абстракция и обобщение, являются исключительной принадлежностью мышления? Даже если их перевести на русский язык! Боюсь, вообще ни одно из этих понятий не относится собственно к мышлению, вот беда!

Но пойду последовательно. Сравнение.

В отношении сравнения Рубинштейн краток, поэтому приведу целиком:

«Сравнение, сопоставляя вещи, явления, их свойства, вскрывает тожество и различия. Выявляя тожество одних и различия других вещей, сравнение приходит к их классификации. Сравнение является часто первичной формой познания: вещи сначала познаются путем сравнения. Это вместе с тем и элементарная форма познания.

Тожество и различие, основные категории рассудочного познания, выступают сначала как внешние отношения» (Там же, с. 296).

Вот тебе бабушка и Юрьев день! Отменяли, отменяли рассудок, да вдруг пришли к рассудочному познанию. Это высказывание нельзя понять никак иначе, кроме как признание, что в рамках мышления действует рассудок! А значит, сравнение, тожество, различение и классификация — это все части рассудка. Может быть, и так.

Вот только и рассудку и мышлению в действительности почти невозможно сравнивать вещи. Они сравнивают образы вещей и по ним судят о вещах. Рассудку, то есть способности рассуждать, просто нечем к ним, к вещам этим, прикоснуться. Он не имеет рук. И даже хуже того — он не связан и с органами восприятия. Для того чтобы рассудок мог рассуждать, нужно, чтобы некая иная способность подготовила ему такую возможность, превратив восприятия в образы, подходящие для рассуждения.

Рассудок, совершенно очевидно, не может сравнивать вещи, он может лишь выстраивать условия, в которых суждение о вещах или сравнение их стало возможным…