— Давай все-таки разберемся, Фрутос. Луис Роблес пьет у себя дома всю ночь… кстати, в котором часу наступила смерть?

— В десять минут шестого утра, если быть точными.

Возможны колебания в одну минуту.

— Значит так: он пьет всю ночь, а в пять часов утра надевает одну перчатку, открывает ящик стола, вынимает пистолет и производит выстрел. Тебе это не кажется несколько странным?

— Нет, а что здесь странного?

— Если он находился в состоянии депрессии, зачем ему нужно было надевать перчатку, прежде чем спустить курок? Какой смысл?

— Я видел самоубийц, у которых на голову были натянуты женские трусики. Мало ли какие бывают причуды.

На перчатке обнаружены следы пороха, он действительно стрелял в перчатке. Почему он поступил именно так, я не знаю, и для меня это не имеет значения.

— Вы нашли вторую перчатку?

— Мы не такие дураки, Карпинтеро, как ты думаешь.

Конечно, мы ее нашли. Она лежала в одном из ящиков стола.

— Итак, он пьет всю ночь напролет, в пять утра открывает ящик стола, видит перчатки, надевает одну, берет пистолет и убивает себя. И все это тебе не кажется странным.

— Совершенно верно. Мне это не кажется странным.

— А записка, где он упоминает меня?

— Написана за два дня до смерти. У нас есть эксперты, ты не думай. По почерку установлено, что он был очень подавлен, в тяжелом психическом состоянии. Имеется отчет каллиграфической экспертизы. Расследование было проведено самым тщательным образом, Карпинтеро. Мы тут зря хлеб не едим.

— Когда покойник богат, вы из кожи вон лезете, это верно.

Крошки табака прилипли к его желтым зубам. Он с досадой сплюнул.

— Не выношу твоих шуточек. Они мне никогда не нравились.

— Он был моим другом, Фрутос.

— Брось. Вы не виделись больше двадцати лет. Он возглавлял Административный совет процветающей компании с множеством предприятий. Богатый финансист. А ты кто? Человек без определенных занятий. Совместная служба s армии еще ни о чем не говорит. Я со многими служил в армии.

— Версия самоубийства намного удобнее, чем подозрение в убийстве.

Лицо его побагровело. Он стукнул кулаком по столу и наклонился ко мне.

— Терпеть не могу твоих шуток! Я работаю в полиции около сорока лет и свое дело знаю! Так что нечего меня учить, как следует проводить следствие!

Внезапно он успокоился и откинулся на спинку кресла. Сигарета была почти докурена, она уже жгла пальцы, но он ее не выбрасывал, любил выкуривать до самого конца, как будто опасался, что кто-то потом подберет окурок. Наконец все же положил его в пепельницу. Жесты Фрутоса были подчеркнуто размеренными.

— Я служу уже сорок лет, — тихо произнес он. — Сорок лет. Чего только не повидал за эти годы! Знаешь, мне бы хотелось быть сельским учителем. Учить детей. Какая прекрасная работа! У меня был бы садик, огород, куры.

Каждый год забивал бы свинью. Все бы меня уважали.

Вот идет сеньор учитель, говорили бы в деревне.

— Ты бы женился и имел сейчас пятерых детей.

— Не можешь обойтись без своего похабного юмора?

Послушай, Карпиитеро, я знаком с твоим личным делом.

Ты себя прекрасно зарекомендовал… за исключением, конечно, некоторых пижонских выходок… Я знаю, ты был в свое время хорошим полицейским… Мне понятны твои чувства по отношению к приятелю, с которым вы вместе служили. Но я тоже хороший полицейский, всю жизнь только этим и занимаюсь, так что дело я знаю. Со мной работают хорошие ребята, конечно, не все… он замолчал.

— Что ты хотел сказать? Договаривай.

Фрутос снова тяжело вздохнул и принялся скручивать очередную сигарету. Прежде чем ответить, он покачал головой.

— Ты всегда будешь таким. Тебя уже не изменишь.

— Знаешь, что я тебе скажу, Фрутос? У нас получился очень странный разговор. Что с тобой происходит?

— Ничего. Почему ты решил?..

— Ты вдруг стал слишком любезным.

— Просто тебо повезло, у меня хорошее настроение. А сейчас, с твоего разрешения, я займусь делами. — Он стукнул рукой по куче папок, лежавших на столе. — В это время я обычно занимаюсь нераскрытыми преступлениями. Никто мне не мешает, все спокойно.

— Последний вопрос, Фрутос. — Я раздавил сигарету в пепельнице и встал. Он по-прежнему был поглощен самокруткой. — Вы расследовали его личную жизнь? Интересовались членами семьи? Делами компании?

— Расследование было проведено безупречно.

— До свидания, комиссар, вы были очень любезны.

Я уже подошел к двери, когда он меня окликнул.

— Минуточку! Ты, кажется, говорил, что видел во сне Луиса Роблеса. К чему ты это сказал?

— Это был глупый сон, сеньор комиссар. Жена Луиса Роблеса говорила мне во сне, что кто-то его шантажировал, что существовали какие-то компрометирующие фотографии.