И мы с ней отправились в Истбурн, и гостиничная горничная принесла нам завтрак в постель, в коей мы оба и возлежали, к большому ее испугу. Фрейя воскликнула: «С добрым утром. Кстати, он на мне не женат!», – и бедная девушка выскочила из номера под наш радостный хохот.

Условно-окончательное решение суда о разводе было вынесено на следующей неделе, сообщение о нем появилось в «Таймс»: «ДОЧЬ ГРАФА ПОЛУЧАЕТ УСЛОВНО-ОКОНЧАТЕЛЬНОЕ РЕШЕНИЕ СУДА О РАЗВОДЕ С ПОПУЛЯРНЫМ ПИСАТЕЛЕМ». В самом сообщении говорилось: «Никто не смог оспорить прошение леди Летиции Маунтстюарт из Торп-Холл, Торп-Кастрингэм, о расторжении ее брака с мистером Логаном Гонзаго Маунтстюартом на основании супружеской измены, совершенной им с мисс Фрейей Деверелл в отеле «Вестминстер», Истбурн. Судебные издержки отнесены за счет мистера Маунтстюарта».

Теперь, когда все это закончилось, я измочален, нищ, но ошеломляюще счастлив. Еще один из уже выпадавших мне в жизни моментов – я сбрасываю кожу, старая, пятнистая, скучная, слезает с меня и появляются новые блестящие, лоснистые чешуйки. Вот теперь может начаться настоящая жизнь с Фрейей. Впрочем, одна проблема остается: боль моего виноватого сердца – Лайонел. Что мне делать с Лайонелом? Я люблю его, он мой сын. Мне нечего противопоставить правде, содержащейся в этих словах, но, опять-таки, если по правде, они, в сущности, ничего для меня не значат. Чем, в точности, является для меня Лайонел, помимо того, что он – моя плоть и кровь? Будь честен, Логан – ты видишь в нем лишь болезненного, вызывающего раздражение ребенка. Десять минут, проведенных в его обществе, уже для тебя непосильны: мысли твои убредают неведомо куда, тебе хочется, чтобы его увели. Да, признаю, возможно, с младенцами я не хорош, но при всем том, я не могу отказаться от него, и не откажусь. Я должен спасти его от Эджфилдов. Он всего лишь малыш: он может измениться, когда подрастет, и я должен присутствовать в его жизни, – сколь бы неуютно и неприятно мне это ни было, – как некое ключевое, надолго сохраняющееся влияние. Я не отдам Лайонела Маунтстюарта этой гнусной своре.

1938 Пятница, 7 января

Вчера мы с Фрейей поженились в ратуше Челси. Присутствовали: жених и невеста, мама, Энкарнасьон, отец Фрейи, Джордж, и ее брат, Робин. Потом мы прошлись по улице в «Восемь колоколов» и немного выпили. Все прошло без особого шума, но счастье наше было полным. Мама, правда, была подавлена; говорит, что Фрейя ей очень нравится, однако, прибавляет она, «такого человека, как Лотти, в один день не забудешь». Я напомнил ей, что мы с Лотти расстались восемь месяцев назад. «А мне кажется, что это было только вчера», – упорствует мама.

Потом все разошлись восвояси, а мы с Фрейей отправились на Дрейкотт-авеню. Пообедали, прогулялись по парку Баттерси – замерзли – вернулись домой, читали, слушали граммофон, потом поужинали.

– Я так счастлив, – сказал я ей, когда мы лежали, обнявшись, в постели, – что, кажется, вот-вот взорвусь.

– Бум! – ответила она. – Молодых новобрачных одновременно разрывает на части в их квартире в Челси.

Четверг, 17 марта

Снова возвращаюсь к дневнику, чтобы записать, что (а) я закончил третью главу «Лета в Сен-Жан», и (б) сегодня утром Фрейя объявила, что беременна. Мы с ней говорили о том, чтобы постараться завести ребенка, но я не думал, что это случится так скоро. И разумеется, эта новость навела меня на мысли о Лайонеле, с которым я виделся в этом году всего один раз. Няня привезла его в нориджский отель (где я на день снял номер), и я провел несколько часов, пытаясь играть с ним, как-то его развлечь. Он отнесся ко мне с подозрением и все время жался к няне. Очень огорчительный опыт. Бедный Лайонел – неужели ему предстоит стать самой большой из жертв нашего безлюбого брака? Мне почему-то кажется, что ребенка, который родится у нас с Фрейей, ждет участь гораздо лучшая. Одно ясно: нам необходимо подыскать другую квартиру.

[Апрель]

Может ли существовать весна мерзее той, что мы получили в этом году? Холод и дождь – дождь и холод. Уоллас смог раздобыть для меня контракт с «Санди рефери»: десять статей, 500 фунтов. Со времен Испании мои акции и моя ставка полезли вверх, что приятно.

Фрейя чувствует себя хорошо, никакой заслуживающей упоминания тошноты по утрам. На прошлой неделе – еще один день с Лайонелом. Это становится подобием ритуала. Я снимаю на день номер – на нейтральной территории – и Лайонела с няней привозит из Торпа такси. Мы проводим вместе какое-то время, пока не становится очевидно, что он устал или заскучал – или и то, и другое.

Вчера – приятный ужин с Тервиллом Стивензом. Тервилл говорил о своей уверенности в том, что война неизбежна – такая же была у него в 1936-м, перед Испанией. А из Каталонии новости приходят плохие – войска Франко продвигаются быстро, каждый день. Боже мой, Испания. Все это похоже на безумный сон. И что мне делать с Миро Фаустина Передеса? Я стараюсь не думать о предупреждениях Тервилла насчет предстоящей войны с Германией. По-моему, мы нашли в Баттерси дом, который нам как раз по средствам.

[Июль–август]

Мелвилл-роуд, 32, Баттерси. Мы переехали в июле и провели лето, приводя дом в порядок. Грустно было прощаться с Дрейкотт-авеню, но Мелвилл-роуд нравится нам обоим. «Ты не думаешь, что ее назвали в честь Германа Мелвилла?» – спросила Фрейя. «Просто уверен, – ответил я, – и можно ли подыскать лучшее жилье для собрата-писателя?». Мелвилл-роуд это изогнутая линия трехэтажных, красного кирпича, викторианских домов, стоящих вплотную один к другому. Перед каждым – маленький палисадник или засыпанная гравием площадка, а на задах – длинный узенький садик, отгороженный от садиков идущей параллельно Бриджуотер-стрит. На первом этаже у нас гостиная, столовая и кухня, на втором – две спальни и ванная комната, а на чердаке – еще одна комнатка со слуховым окном. Я преобразовал ее в уставленную книгами келью, каковая будет служить мне кабинетом. Из ее окна видны трубы электростанции на Лотс-роуд по другую сторону Темзы.

Вчера гуляли по парку и наблюдали за экскаваторами, рывшими линию окопов. Отовсюду веет войной, которая, похоже, придет с воздуха – даже сюда, в мирный Баттерси. Фрейя теперь толстая, неудобная: ребенок ожидается в октябре.

Среда, 31 августа

У Гитлера под ружьем миллион человек, так сказано в «Нью кроникл». Я тем временем пишу для литературного приложения к «Таймс» рецензию на посредственную книгу о Китсе. Сухое, жаркое лето, почти полностью посвященное тяжким трудам и приятной домашней жизни. Соски Фрейи приобрели оттенок шоколада «Борнвилл». Мы оклеили вторую спальню канареечно-желтыми обоями: для «малыша», как мы его называем – его или ее. Из суеверия мы стараемся пола не упоминать: говорим, что нам все равно, однако я, после Лайонела, очень хочу, чтобы родилась девочка. Фрейя, по-моему, хочет мальчика.