Я должен буду посетить определенные банки Женевы и Цюриха и посмотреть, не удастся ли мне получить ссуду, обеспеченную теми судами, что у меня уже есть, чтобы закупить новые (все это мне подробно объяснят на серии инструктажей, которые займут следующие несколько дней). «Мы, в общем-то, не ожидаем, что кто-либо и вправду даст вам ссуду, – сказал Рашбрук, – мы просто хотим, чтобы вы предпринимали попытки ее получить». Я спросил – зачем. Ответил мне Мэрион. «К вам обратятся, тайным образом, немцы или представители высокопоставленных немцев. Они захотят выяснить, сколько вы возьмете за доставку их на ваших судах в Южную Америку». Для чего им это? – поинтересовался я. Война скоро закончится, и крысы уже готовятся покинуть тонущий корабль, ответил Мэрион. Эти люди обратятся к вам, а вы должны будете выяснить о них подробности – любые – и попытаться установить, кто они. С вами свяжется человек по имени Людвиг, и вы передадите ему всю информацию. А как я узнаю Людвига? – спросил я. Он вас узнает, не беспокойтесь, сказал Мэрион. Как я попаду в Женеву? «А зачем, по-вашему, вы учились прыгать с парашютом?» – с неприятной улыбкой ответил Вандерпол. Мне было сказано, что все остальное я узнаю на последующих инструктажах. У меня был еще только один вопрос: сколько времени я пробуду в Швейцарии? Пока войска союзников не подойдут к границе – либо из Франции, либо из Италии, – а это, скорее всего, случится – Рашбрук взглянул на Мэриона, – где-то летом. Воскресенье, 9 января

Я намекнул Фрейе насчет операции «Судовладелец» – сказал, что отдел дал мне новое задание в Лиссабоне. Это была идея Рашбрука: надо же что-то сказать жене. Ты ведь не будешь заниматься ничем опасным, правда? – спросила Фрейя. Нет-нет, ответил я, опасности никакой. Просто сбор информации – некий план, придуманный в ОМР. Что и самого меня навело на определенные размышления: чья это, собственно, идея? И кто такой полковник Мэрион? Впереди меня ждала неделя инструктажей, посвященных главным образом тому, чтобы залатать все бреши в моей легенде. Меня попросили выбрать имя, которое будет значиться в моих бумагах и визах, и я предложил: Гонзаго Передес – немного от меня самого плюс дань памяти Фаустино. Из Монтевидео уже посылают банкирам Цюриха и Женевы телеграммы с просьбой принять синьора Передеса. В женевском отеле «Коммерческий» для меня забронирован номер. Мне выдали папку с детальными описаниями выставленных на продажу торговых судов.

Воскресенье, 13 февраля

Мирный домашний уик-энд с Фрейей и Стеллой. В субботу мы купили для Стеллы щенка, черную сучку лабрадора. Стелла заявила, что хочет назвать его Томми – ну, пусть будет Томми. Завтра начинается мое долгое путешествие в Италию. Самолетом «КЛМ» из Бристоля в Лиссабон. Затем пароходом в Триполи. Затем военным самолетом в Каир, а оттуда в Неаполь. Все выглядит организованным хорошо, в истинной манере ОМР. Я сказал Фрейе, что меня не будет месяц или около того, и что она всегда сможет получить сведения обо мне от Вандерпола. Фрейя воспринимает все это спокойно: похоже на деловую поездку, говорит она. Я ведь провел восемь месяцев на Багамах, так что моя невинная ложь выглядит вполне терпимо. Вчера вечером я купил бутылку алжирского вина, мы подогрели его, добавив сахара, немного древней гвоздики и капельку рома. Лежали, обнявшись, на софе, слушали граммофон (вторая симфония Брамса), потом отправились в постель и любили друг друга с надлежащей нежной серьезностью: двое опытных тружеников, хорошо знающих свое дело. Сегодня впервые поведем Томми на прогулку в Баттерси-Парк.

ПАМЯТНАЯ ЗАПИСКА ОБ ОПЕРАЦИИ «СУДОВЛАДЕЛЕЦ»

В среду 23 февраля 1944 года я поднялся на борт бомбардировщика «Либератор», стоявшего на аэродроме под Неаполем. Со мной было двое французов, – я только что познакомился с ними, – которым предстояло спрыгнуть над территорией оккупированной Франции. Нашему «Либератору», нагруженному вместо бомб всякой всячиной, предназначавшейся для французского Сопротивления, предстояло лететь в составе формирования, направлявшегося для бомбардировки южной Германии. Во время рейда мы должны были отклониться от основной группы бомбардировщиков и пролететь над западной Швейцарией, где мне предстояло выпрыгнуть с парашютом. О месте назначения французов я ничего не знал.

Под застегнутым на молнию комбинезоном на мне был серый фланелевый костюм и галстук. Бирка на исподе пиджака свидетельствовала, что он сшит портным из Монтевидео. При мне находился чемодан с одеждой и разного рода документами, связанными с моей профессией, – в том числе сделанная в моем доме в Уругвае фотография жены и дочери. В бумажнике лежала пачка швейцарских франков, а также проштампованные визы и железнодорожные билеты, показывавшие, что я приехал из Лиссабона в Мадрид, а оттуда – через оккупированную Францию – в Женеву. У меня имелись рекомендательные письма в банки Лиссабона, Мадрида, Женевы и Цюриха. Все во мне говорило, причем с абсолютной аутентичностью, что я – уругвайский бизнесмен, путешествующий по нейтральной Европе в поисках банка, который даст мне ссуду для покупки судов.

Я пожал французам руки и беспокойство мое почему-то улеглось. Им предстояло выпрыгнуть над оккупированной Францией; я, по крайней мере теоретически, должен был приземлиться в нейтральной стране, обитатели которой не увидят во мне врага. Я то и дело повторял себе: я не свалюсь прямо в руки противника. Для помощи при прыжках к нам был приставлен сержант ВВС Чу.

Мы взлетели в сумерках. Наша эскадрилья «Либераторов» соединилась над Неаполитанским заливом с другими машинами, расквартированными на соседних базах, и мы, выстроившись в боевой порядок, полетели на север, в Баварию. «Шарикоподшипниковый завод», – доверительно прошептал Чу. Он оказался малым разговорчивым (возможно, таковы были полученные им инструкции) и радовался, что ему в кои то веки выпало иметь дело с англичанином («Они ребята необщительные, французики-то»). Он то и дело задавал мне вопросы, отвечать на которые я не имел права. «Бывали в последнее время в Лондоне, сэр? – Простите, простите». «А шахтеры что же, все так и бастуют, да? Извините, сэр, столько месяцев уже дома не был, сами понимаете».

После двух, примерно, часов полета я ощутил, как наш бомбардировщик откололся от общей группы и начал снижаться. Чу сказал, чтобы я приготовился, и я встал у боковой двери, обвязал прикрепленную к чемодану длинную тесьму вокруг лодыжки, защелкнул карабин вытяжного троса на идущей вдоль потолка проволоке, вытащил из кармана вязаный шлем и надел его.

То был миг, когда мои страхи достигли чистейшей их формы. Я услышал, как голос внутри меня вопит: «Какого хрена ты тут делаешь, Маунтстюарт? У тебя жена и ребенок. Ты же не хочешь умирать. Зачем ты согласился на это?». Я позволил голосу пустословить и дальше – это меня отвлекало, а ответов я все равно не имел. Чу выглянул в маленький иллюминатор и сказал: «Хорошая ясная ночь, сэр, в самый раз для прыжка». Затем американский голос произнес: «Пять минут» – и над дверью зажглась красная лампочка. Французы подняли по два растопыренных пальца – знак победы – и пробормотали пожелания удачи.

Чу распахнул дверь, нас охлестнуло холодным воздухом. Сквозь дверь я увидел важно обшаривающие небо прожектора. «Добрые старые швейцарцы, – сказал Чу. – Постреливают иногда из зениток порядка ради. Но зато прожектора всегда включают, чтобы нам было видно, где мы есть». Над дверью зажглась зеленая лампочка. Чу хлопнул меня по спине, и я, подняв чемодан, прижал его к груди и шагнул в ночь, навстречу моему шестому прыжку с парашютом.

Ледяной ветер ударил в меня, я услышал над головой хлопок раскрывшегося парашюта и одновременно воздушный поток от винтов выдернул у меня из рук чемодан и тот, падая, больно рванул мою правую ногу. На один жуткий миг мне показалось, что я лишился ботинка. Крайне неудобно, когда болтающийся внизу чемодан дергает тебя за ногу, как какое-нибудь привязанное к лодыжке животное. Я услышал, как взревели двигатели «Либератора», набиравшего высоту, чтобы присоединиться к остальным бомбардировщикам.