Впрочем, Лекс не жаловался. Да и некому сейчас было жаловаться, и незачем — какие-то неразговорчивые граждане в черных балахонах привели на борт, причем достаточно вежливо, хоть и отобрали пистолет и нож (обыскивали тщательно), сопроводили в кабину, дали попить чего-то безобидного и ушли. А потом люггер — это было полчаса назад — взлетел.

Лекс поймал себя на мысли о том, что такое вот внимание к собственной персоне ему становится лестным. Ощущение собственной важности — штука, конечно, не очень хорошая, но все-таки… только вот крайне любопытно, в чем тут дело, в чем загвоздка и почему он, рядовой Охотник, становится разменной монетой в чьей-то непонятной и достаточно жестокой игре… аттракцион опять-таки.

О! Чего я сейчас сделаю — так это закурю… сигарет, правда, семь штук всего осталось, и когда запас пополнить удастся — совершенно неизвестно, но курить в данном случае нужно… хотя бы потому, что спать хочется, а спать в данный момент не стоит, это подсказывает какое-то там по счету чувство.

Лекс щелкнул зажигалкой и затянулся. Пустил толстую струю дыма в низкий потолок. Потом — еще одну.

После третьей струи дышать в тесном закутке стало нечем, дым нещадно ел глаза, но Лекс продолжал мужественно отравлять собственный организм, чувствуя, как мысли перестают стучать друг о друга, как булыжники в камнедробилке — или болезненно тереться, как пораженные артритом суставы, — и вместо этого начинают плавно кружиться, точно никотиновые слои в перенакуренной комнате… или словно несытые ненасытные акулы в ожидании утопически-титанических океанических оскароносцев, а может, и будто падающие поддающие звезды… но нет, эти не кружатся, а с подачи на поддаче бьют точнехонько в яблочко… темечко. Семечко. Времечко-то — стремечко. ЧК — о!

Лекс затряс головой — это уже не никотин… что за ерунда?

Тут он увидел, как сигаретный дым быстро уносится в какие-то щели под потолком, и одновременно почувствовал слабый, не лишенный приятности запах.

«Как в осеннем саду», — мелькнула у Лекса еще одна странная мысль, но тут же он успел сообразить, что в осеннем саду пахнет намного хуже, а это просто нейтрализующий газ, и дышать им совсем не стоит, но без воздуха ведь тоже нельзя, и через очень короткое время он уже лежал на полу, улыбаясь и мечтая о лете.

Все-таки он не заснул, потому как смутно понимал, что его поднимают и несут на руках двое в балахонах, несут бережно и деликатно, стараясь не причинить беспокойства — во всяком случае, головой о косяк ударили только один раз, и то не больно, так что Лекс даже улыбнулся. Потом они все вместе, наверное, провалились сквозь землю, потому что Лекс совершенно неожиданно очутился в темном помещении и вдобавок обнаружил себя сидящим на омерзительно скрипучем стуле, который к тому же был страшно колючим и норовил укусить его за руку, и все-таки укусил, хотя Лекс пытался объяснить ему, что он не Винни-Пух, и опилок, пригодных для поедания, не содержит, но прилетела большая теплая летучая мышь, приструнила негодника, приласкала Лекса, тут же со стулом помирившегося и в знак долгой дружбы выпрямившего ему кривые подлокотники, и дала ему поесть зеленого шевелящегося мха, оказавшегося на поверку жидким и холодным, а заодно познакомила с двумя милейшего вида говорящими грибами, которые вежливо сняли свои бархатные шляпы и раскланялись, и уже после всего этого кто-то погасил свет под ногами, зажег его над головой, а в легкие проник свежий воздух.

Лекс закашлялся и стал отчаянно тереть заслезившиеся глаза: кашлял он долго, но все-таки его не вырвало, а глаза начали различать окружающие предметы.

— Меретляди, — прохрипел он. — Газом-то зачем было?..

— Хотели избавить тебя от лишней информации, — сквозь писк в ушах донесся давешний спокойный голос. — Не глаза же тебе было завязывать.

— Уж лучше бы завязали, — проворчал Лекс, вытирая ладонями мокрое от пота лицо.

— Неэффективно. Мы ведь не хотим стирать тебе память. Кроме того, нам не нужно было лишнее сопротивление с твоей стороны.

— Я, кажется, не брыкался особо, — произнес Лекс и пять раз подряд оглушительно чихнул.

Натурально, здоровья ему никто не пожелал.

Лекс наконец-то проморгался и посмотрел по сторонам.

Небольшое полутемное помещение, в пластиковых креслах сидят пятеро в серых — не черных — балахонах, лиц не видно, потому что свет идет из-за их спин… сам Лекс восседает на жестком стуле, кренится в разные стороны (Лекс, а не стул — тот, похоже, привинчен к полу: повезло!)… и очень хочет плюнуть на пол.

Не из хамства, конечно, хочет плюнуть, просто от газа-нейтрализатора во рту такое ощущение, будто там оправились одновременно все пассажиры Ноева ковчега — куда там банальной кошке, чье присутствие замечается с тривиального бодуна!..

— Брыкался, — с отдаленным намеком на насмешку произнес спокойный голос. — В результате — две сломанные руки и серьезная травма колена, не считая многочисленных ушибов.

— Да ладно, — не поверил Лекс. — Не помню я чего-то такого…

— Очень может быть. Не приходилось видеть, чтобы человек после столь значительной дозы нейтрализатора не спал и видел сны, а буйствовал, не отвечая на вопросы…

Этот голос был другой — высокий, почти тенор, и довольно злой. Эге, вдруг подумал Лекс, значит, газ-то был не совсем простой, раз полагалось отвечать на вопросы… хотя — какая разница?

Он чувствовал себя довольно скверно: болела голова, болели костяшки пальцев и локоть (ага…), щипало плечо (похоже, укол?), а главное — мысли разбредались по самым затхлым уголкам сознания и подсознания, и это было, похоже, не следствием медикаментозного воздействия… просто ощущение, что делаешь что-то не так, что тебя заставляют двигаться, думать, поступать по чьей-то глупой прихоти, и наличествуют в поступках этих безысходность, предопределенность, тупость и обязательство быть не таким, как все.