Шрифт:
Хотя, если вспомнить, каково пришлось этой юной девочке в последние месяцы, то вряд ли знакомство с урбанистической цивилизацией будет для нее таким уж большим шоком.
— Это — город, — сказал Грива. — Он называется — Париж. Прости, милая, что не могу показать его тебе. Если будет возможность, мы непременно сюда вернемся.
— Твой мир очень красив, — негромко проговорила Даша. — Только пахнет плохо. Это все построили твои сородичи, да?
— Не совсем мои, но — действительно красиво, — согласился Артём. — Тебе не страшно лететь?
— Почему мне должно быть страшно? — удивилась Даша. — Я уже летала раньше. И ты тоже летал. Только без этого, — она погладила пластиковый подлокотник. — Это очень просто. Есть такой напиток. Ты выпьешь его — и заснешь. А потом проснешься и полетишь. Только пить надо не много. Иначе совсем улетишь из живого мира. Вот как мы с тобой.
«Черт, она все еще думает, что мы умерли!» — сообразил Грива.
— Дашенька, милая, мы живы! — настойчиво произнес он. — Вот моя рука, попробуй, она теплая!
— Да разве это важно? — Даша засмеялась. Это был счастливый смех. — Конечно, мы с тобой умерли, а как же иначе? Если бы ты, любимый, мог видеть свое лицо, то понял бы это сразу.
— Да? Ну это как раз просто, — Грива тронул сенсор, превращая часть обзорного окна в зеркало. — Сейчас ты…
И осекся.
Из зеркального овала на майора Гриву смотрел совсем другой человек. То есть не то чтобы совсем другой. Этот человек был похож на майора Гриву. Даже очень похож. А еще больше он был похож на кадета Гриву, того, который только-только переступил порог Высшей Императорской Школы.
Артёму стало ясно, почему темнокожая полицейская сначала приняла его за несовершеннолетнего Фахти. Да он сам бы принял себя за мальчишку! Чудеса да и только. Теперь они с Дашей выглядели ровесниками. Хорошо это или плохо? А черт его знает. По крайней мере ясно, что с такой физиономией соваться в русское посольство не стоит. Его попросту примут за самозванца. Хотя… Если он помолодел за последние несколько часов и те, кто его ищет, об этом не знают…
— Дашенька, скажи мне, пожалуйста, мое лицо изменилось только сейчас, или вчера оно тоже было таким?
— Ар Т’ом, это шутка, да? Мы же умерли. После смерти даже старики сразу становятся молодыми. Это все знают.
Грива с беспокойством посмотрел на свою подругу. То, что она полагает их умершими, это еще полбеды. А вот то, что она не способна воспринимать реальность, это хуже. Толстуху-полицейскую, которая приняла Артёма за «несовершеннолетнего Фахри», только слепой мог бы счесть юной.
— Да нет же, Ар Т’ом! (Артём, зови меня Артём, милая! — попросил Грива). Да, Артём, хорошо. Только мы, пришедшие из другого мира, становимся молодыми. А те, кто родился здесь, они — всякие. И молодые, и старые…
— А умершие тут отправляются в мир жизни, да? — подхватил Артём. Его раздражало, когда в дикарских суевериях Даши чувствовалась логика. Это значило, что разубедить ее будет не так легко.
— Ну да, только не в мир жизни, а в мир жизни-смерти, — подтвердила Даша.
Ну да, это было именно то слово. Означающее не просто смерть, а смерть-жизнь. Многозначность Дашиного языка едва не ввела Гриву в заблуждение. Теперь он понял… Что ничего, собственно, не изменилось. Жизнь-смерть… Это перерождение, что ли?
— Кто тебе это рассказал? — поинтересовался Грива.
— Шадаква.
— А он откуда узнал? — Беседуя, Артём одновременно переориентировал вертушку.
Теперь они летели не к русскому посольству, а к деловому центру. Там, в переплетениях многоуровневых переходов, Грива рассчитывал найти свободную точку доступа в Сеть. Да и позавтракать не мешало бы. В деловом центре полно бесплатных корпоративных бистро для младшего персонала.
— Как это — откуда узнал Шадаква? — Даша очень удивилась. — Да он же и есть Шадаква!
Шадаква. Пришедший Издалека. Пришедший откуда-то… чего нет. Или, с тем же успехом, его имя можно перевести как «Пришедший из другого мира».
Вот такие пирожки с зубрятиной.
Найти подходящее бистро, где мы с Дашей не привлекали бы внимания, оказалось не так-то просто. Проблема была в цвете кожи. Даже здесь, в деловом центре, белых почти не было. Наконец я подыскал местечко, где сидела парочка белых европейцев… оказавшихся, впрочем, калифорнийцами. Причем знакомыми. Надо же! На планете восемь миллиардов, а напротив нас сидели батины друзья из Кермаля. К счастью, они меня не узнали. Скользнули любопытными взглядами… И вернулись к своему разговору. Краем уха я уловил слова «Стенфорд», «ифрит», «массовое помешательство»… Я навострил уши. Жаль, если в Стенфорде случилось что-то дурное. Отец говорил: это место, где живет подлинная американская культура. И он прав.
К счастью, со Стенфордом все было в порядке. Или к несчастью, потому что пострадало не меньше десятка калифорнийских городов. Сотни тысяч жертв. Убийства, самоубийства… За тот год, что я провел в палеолите, в моей родной эпохе продолжалась пандемия немотивированной агрессии.
Что ж, будем начеку. Я посмотрел на Дашу. Моя девочка ела мороженое. Первый раз в жизни. На это стоило посмотреть! Даша заметила, что я за ней наблюдаю, улыбнулась перемазанным ртом:
— Очень вкусно!
— Ешь медленно. Оно холодное.
— О да! Очень, очень холодное!
Ну да, холодное — на ее языке означает нечто очень приятное. Когда мы окажемся в России, она поймет, что не все холодное — хорошо. Если мы там окажемся… Если аналитики «Аладдина» не просчитают нас раньше.