На следующий день я принес написанное мной на заседание, и председательствующий сказал: «Ну что же, мистер Фейнман поставил несколько очень интересных вопросов, которые нам следует обсудить, однако мы отложим это до одной из наших будущих дискуссий». То есть, он попросту ничего не понял. Я пытался определить проблему, а затем показать, что «фрагментация знания» никакого отношения к ней не имеет. Причина же, по которой никто на этой конференции так никуда продвинуться и не смог, состояла в том, что ясное определение темы «этика равенства в образовании» отсутствовало и, следовательно, ни один из участников конференции не имел точного представления о том, что на ней, собственно говоря, обсуждается.

Был там один социолог, написавший еще в преддверии конференции статью, которую всем нам надлежало прочесть. Едва я начал эту чертовщину читать, у меня глаза на лоб полезли: читаю и ничего понять не могу, не вижу ни складу, ни ладу! Все дело в том, решил я, что я не удосужился прочесть ни одной книги из того самого списка. В общем, меня начало донимать ощущение собственной некомпетентности - и донимало, пока я не сказал себе: «Притормози и медленно прочитай одно предложение, глядишь и поймешь, какого лешего оно значит».

Я притормозил - на первом попавшемся месте - и внимательно прочитал следующее предложение. В точности я его не помню, но оно было очень похожим на такое: «Индивидуальный член социального сообщества нередко получает информацию по визуальным, символьным каналам». Повертел я это предложение так и сяк и, наконец, перевел его на нормальный язык. Знаете, что оно означало? «Люди читают».

Тогда я взялся за следующее предложение и обнаружил, что могу перевести и его. Дальше все пошло легко: « Иногда люди читают, иногда слушают радио» - и тому подобное, просто написано оно было до того заковыристо, что с первого раза я ничего понять не смог, а когда во всем разобрался, оказалось, что статья эта попросту ни о чем.

За всю конференцию меня приятно позабавило только одно событие. Каждое слово каждого, кто выступал на пленарном заседании, было до того важным, что в заседаниях участвовал стенограф, который всю эту тягомотину записывал. И на второй день конференции он подошел ко мне и спросил:

– Чем вы занимаетесь? Вы ведь наверняка не профессор?

– Вот именно что профессор, - ответил я.

– Профессор чего?

– Физики.

– А! Ну, наверное, в этом-то все и дело, - сказал он.

– Какое дело?

– Да понимаете, я стенограф, набираю на моей машинке все, что тут говорят. Так вот, когда выступают все прочие, я ввожу их слова, а о чем идет речь, не понимаю. А каждый раз как вы задаете вопрос или что-нибудь произносите, я понимаю все до точки - и ваш вопрос, и смысл сказанного вами, - вот я и решил, что профессором вы быть ну никак не можете!

В один из дней у нас состоялся торжественный обед, на котором произнес речь глава одного богословского заведения - очень милый человек и совершенно типичный еврей. Хорошая была речь и оратором он был замечательным, поэтому главная его мысль показалась всем очевидной и истинной - хотя теперь, когда я о ней рассказываю, она выглядит полным безумием. Он говорил о том, что между благосостояниями разных стран существуют серьезные различия, которые вызывают зависть, приводящую к конфликтам, между тем, у нас теперь имеется атомная бомба и любая война обрекает нас на погибель, и потому самое верное средство поддержания мира состоит в том, чтобы уничтожить различия между странами, а поскольку Соединенные Штаты очень богаты, мы должны отдавать почти все, что имеем, другим странам, пока все не станут равными. Мы слушали его и нас переполняло чувство жертвенности, мы все думали, что именно так нам поступить и следует. Я только по пути домой и опомнился.

На следующий день кто-то из нашей группы сказал:

– По-моему, речь, которую мы услышали вчера, настолько хороша, что всем нам следует подписаться под ней и обратить ее в итоговый документ нашей конференции.

Я начал было объяснять, что идея распределения всего поровну основана всего лишь на теории, согласно которой количество богатства в мире ограничено некоторой величиной Х, а поскольку мы каким-то непонятным образом отняли те богатства, которыми теперь обладаем, у стран победнее, нам надлежит их вернуть. Однако эта теория не принимает во внимание подлинную причину различий между странами, а именно, разработку новой техники для производства пищи и тому подобного, создание машин для этого производства и для многого иного, как не учитывает и того обстоятельства, что создание таких машин требует концентрации капитала. Важны не богатства, а сила, позволяющая их создавать. Однако я довольно быстро сообразил, что к естественным наукам все эти люди никакого отношения не имеют и того, что я говорю, попросту не понимают. Они не разбирались в технологии, не понимали времени, в котором живут.

Конференция довела меня до такого нервозного состояния, что одной моей присутствовавшей там нью-йоркской знакомой пришлось меня успокаивать. «Послушайте, - сказала она, - вас же всего трясет! Так и с ума недолго сойти. Относитесь ко всему немного легче, не воспринимайте все столь серьезно. Отойдите мысленно в сторонку и присмотритесь к тому, что здесь происходит». Ну, я задумался о том, что представляет собой конференция, какой это, собственно говоря, бред, - и знаете, помогло. И если кто-нибудь еще раз попросит меня принять участие в чем-то подобном, я от такого человека на край света убегу - все, хватит. Нет! Полное и окончательное нет! Хотя приглашения на мероприятия этого рода я получаю и по сей день.

Наконец, пришло время оценить результаты работы конференции, и все заговорили о том, как много она им дала, какой была успешной - ну и так далее. Когда же попросили высказаться меня, я заявил:

– Эта конференция оказалась еще и похуже теста Роршаха: там вам показывают бессмысленную чернильную кляксу, спрашивают, что вы видите, и анализируют ваши ответы, а здесь, стоит вам дать ответ, как его начинают оспаривать!

Хуже того, в конце конференции было внесено предложение провести еще одну такую же, но теперь уже открытую для широкой публики, и председательствующий нашей группы имел нахальство заявить, что, поскольку мы так много работали, у нас не хватило бы времени на публичные дискуссии, так что будет лучше просто-напросто рассказывать этой самой публике о полученных нами результатах. Я так и вытаращился от изумления: мне-то казалось, что мы вообще ни единого, даже самого дурацкого результата не получили!