– Ну конечно.

– Очень хорошо. Будьте добры, отправьте его в наше токийское бюро, - и звонивший продиктовал мне адрес. Я был на седьмом небе.

Я повторил адрес, и тут этот человек сказал:

– Все правильно. Большое вам спасибо, мистер Пайс.

– О нет!
– с испугом воскликнул я.
– Я вовсе не Пайс; а вам, стало быть, Пайс нужен? Извините. Когда он вернется, я сообщу ему, что вы хотите с ним поговорить.

Через несколько часов вернулся Пайс.

– Пайс, Пайс!
– взволнованно воскликнул я.
– Тебе звонили из журнала «Тайм». Просили прислать им копию твоего сообщения.

– А ну их!
– отвечает он.
– Известность - шлюха.

Получилось, что я и во второй раз обрадовался зря.

Теперь-то я понимаю, что Пайс был прав, однако в те дни мне казалось, что увидеть свое имя на страницах «Тайм» это бог весть какое достижение.

Таким был мой первый приезд в Японию. Мне очень хотелось посетить ее еще раз, и я дал понять, что готов принять приглашение любого японского университета. В ответ японцы разработали целую программу моего нового визита - я должен был переезжать из города в город, проводя в каждом по несколько дней.

Ко времени моего приезда туда я уже женился на Мэри Лу, и в каждом из этих городов нас очень старались развлечь. В одном устроили даже специально для нас целую церемонию с танцами, которой обычно удостаиваются только большие группы туристов. В другом - мы приплыли туда морем, - наше судно встречали все местные студенты. А в третьем нас встретил сам мэр города.

Как-то раз мы остановились в маленьком, скромном, окруженном лесами городке - в него порой приезжал отдыхать император. Очень красивый был городок: вокруг леса, рядом речушка, за которой ухаживали с особым тщанием. Покой и тихое изящество. То, что император выбрал для отдыха такое место, свидетельствует, я думаю, о присущем ему чувстве природы, куда более тонком, чем у нас, на Западе.

 Во всех этих местах работали физики, они рассказывали мне о том, чем занимаются, и мы это обсуждали. Как правило, они излагали мне задачу в целом, а после начинали выписывать на доске уравнение за уравнением.

– Минуточку, - обычно говорил я, - найдется у вас частный пример этой общей проблемы?

– Да, конечно, а что?

– Замечательно. Приведите его.

Так уж я устроен: когда мне излагают задачу в общих понятиях, я не могу в ней разобраться, если не держу в уме конкретного примера и мысленно не примеряю к нему то, о чем мне рассказывают. Из-за этого я поначалу кажусь многим тугодумом, задающим массу «глупых» вопросов: «Что у вас на катоде, плюс или минус? Куда движется анион - в ту сторону или в эту?».

А затем, когда рассказывающий мне все это человек углубляется в гущу уравнений и делает некое утверждение, я вдруг говорю: «Минутку! Здесь где-то ошибка! Такого быть не может!».

Он снова просматривает свои уравнения и, разумеется, спустя какое-то время находит ошибку и дивится: «Каким, черт возьми, образом этот господин, почти ничего поначалу не понимавший, ухитрился не запутаться в стольких уравнениях да еще и ошибку найти?».

Он полагает, будто я следил за математическими выкладками, но как раз этим-то я и не занимался. У меня был конкретный физический пример явления, которое он пытался проанализировать, а опыт и интуиция помогали мне разобраться в особенностях этого примера. И когда из некоторого уравнения проистекало, что здесь должно иметь место такое-то и такое-то поведение, я понимал, что вывод этот неверен, и говорил: «Постойте! Тут что-то не так!».

Так что в Японии мне не удавалось ни понять чью-либо работу, ни обсудить ее, пока я не получал физического примера, - что в большинстве случаев и происходило. Правда, нередко этот пример оказывался слабеньким или таким, который можно было проанализировать более простыми методами.

Поскольку я вечно просил, чтобы мне давали не математические уравнения, а физические примеры того, над чем работали японцы, результаты моего визита были сведены в статью, отпечатанные на мимеографе экземпляры которой разослали ученым (разработанная после войны скромная, но весьма эффективная система обмена научной информацией). Статья называлась так: «Фейнмановские бомбардировки и наш ответ на них».

Объехав немалое число университетов, я провел следующие несколько месяцев в Киото, в институте Юкавы. Работать там мне страшно нравилось. Все выглядело так симпатично: ты приходишь в институт, разуваешься и кто-то тут же приносит тебе чаю - нужнейшая поутру вещь. Очень было приятно.

Находясь в Киото, я с немалым рвением пытался выучить японский язык. Трудился я над ним очень усердно и вскоре достиг уровня, позволявшего мне ездить по городу на такси и самостоятельно делать всякие мелкие дела. Каждый день я по часу занимался языком с одним японцем.

Как-то раз мы с ним проходили слово «видеть».

– Ну хорошо, - сказал он.
– Вы хотите сказать: «Могу ли я увидеть ваш сад»?
– как вы это сделаете?

Я составил предложение, включив в него только что заученное слово.

– Нет-нет!
– сказал он.
– Если вы говорите кому-то: «Не хотите ли вы увидеть мой сад?», то используете именно это слово. Когда же речь идет о чужом саде, следует прибегать к глаголу более учтивому.

– По существу, в первом случае вы говорите: «Не желаете ли вы взглянуть на мой занюханный сад?», а применительно к чужому саду вам следует сказать что-то вроде: «Не могу ли я осмотреть ваш великолепный сад?». Тут необходимы два разных слова.