Часть первая: на одной заграничной кинофабрике закончен боевик под названием «Любовь и долг». Во второй части прокатная контора делает из него картину для юношества. В третьей части картину перемонтировали для Советского Союза. Четвертая часть — для Америки, из нее сделали комедию. В пятой части кинопленка возмутилась, и коробки покатились для смыва обратно на студию. То есть снова пародия на антихудожественную кинематографию.

В главной роли хотел сняться Маяковский, но до съемки дело не дошло. Все застряло в дебрях бюрократии. И кроме того, ЛЮ на студии не любили за успех «Стеклянного глаза». Разве можно простить успех женщине, которая пришла со стороны и приезжает монтировать фильм на собственной машине? К тому же еще и Маяковский — большая конкуренция. А сопротивление, которое в кинематографе оказывают весьма умело, преодолеть не смогли ни он, ни тем более ЛЮ, о чем впоследствии все очень жалели.

Маяковский пытался, как мы говорим сегодня, «устроить личную жизнь», отсюда и его романы с женщинами красивыми, высокими, далеко не глупыми. Зная их, я не могу согласиться с Николаем Асеевым, который писал:

Он их обнимал без жестов оперных,

Без густых лирических халтур,

Он их обнимал — пустых и чопорных,

Тоненьких и длинноногих дур.

Разумеется, что без оперных жестов и лирических халтур. Но это были особы не пустые, не глупые и не чопорные. И все же ЛЮ оставалась для него женщиной его жизни. Она всегда вставала между поэтом и его увлечением, хотела она этого или нет. Он же был бумерангом, который всегда возвращался к ней.

«Маяковский лежал больной гриппом в своей маленькой комнате в Гендриковом переулке, — вспоминала Наталья Брюханенко. — Я пришла его навестить. У меня была новая мальчишеская прическа, одета я была в новый коричневый костюмчик с красной отделкой, но у меня было плохое настроение, и мне было скучно.

Вы ничего не знаете, — сказал Маяковский, — вы даже не знаете, что у вас длинные и красивые ноги.

Вот вы считаете, что я хорошая, красивая, нужная вам. Говорите даже, что ноги у меня красивые. Так почему же вы мне не говорите, что вы меня любите?

Я люблю только Лилю. Ко всем остальным я могу относиться хорошо или очень хорошо, но любить я уж могу только на втором месте. Хотите — буду вас любить на втором месте?

Нет! Не любите лучше меня совсем, — сказала я. — Лучше относитесь ко мне очень хорошо».

И она ушла.

Всем женщинам, которые ему нравились, всем — без исключения! — он рассказывал о Лиле, как он ее любит, какая она замечательная, и бывал раздосадован, когда они не хотели разделить его восторги.

Героини романов Маяковского отвечали ему взаимностью, но всерьез связать с ним свою жизнь не решались. Они чувствовали, что страсти со стороны ЛЮ не было, но все же боялись возрождения их любовных отношений. Они понимали, что завтра у ЛЮ переменится настроение, она взглянет на него, и он уйдет к ней. К ней! Но она не бросала на него тот взгляд, которого он так ждал:

Надо мной, кроме твоего взгляда,

Не властно лезвие ни одного ножа!

Она же не опасалась соперниц: «У нас в доме всегда бывали красивые женщины, — говорила Лиля. — Наташа Брюханенко, Клава Кирсанова, Галя Катанян — кто еще? Юлия Солнцева и Зинаида Райх, Нора Полонская и Ро- зенель. Они всегда украшали компанию, на них приятно было смотреть. Правда, бывала и Рита Райт, по работе — ну, та уж отдувалась за всех».

Лиля Юрьевна переносила их разрыв легче. Если бы она страдала, то могла бы вернуться — ведь она ушла от него, а не он. Но этого не происходило. Правда, она была постоянно при нем, они жили под одной крышей в Ген- дриковом, вместе ездили отдыхать, ходили в театр, занимались редакционными делами и т. д. Но не более. «Живя в одной квартире, мы все трое старались устраивать свою жизнь так, чтобы всегда ночевать дома, независимо от других отношений. Утро и вечер принадлежали нам, что бы ни происходило днем», — говорила она. Да, это то, о чем она писала ему в 1923 году. Маяковский ревновал, страдал, мрачнел.

Как-то в сороковых годах мы говорили с ней о поэме Асеева «Маяковский начинается», и ЛЮ сказала: «Коля судит о Маяковском по себе, а сам полная ему противоположность. Прожил с ним жизнь, но так ничего и не понял. Вот он пишет обо мне: «Любила крепко, да не до конца, не до последней точки». Это неверно, я любила Володю «до последней точки», но я ему не давалась. Я все время увиливала от него. А если бы я вышла за него замуж, нарожала бы детей, то ему стало бы неинтересно и он перестал бы писать стихи. А это в нем было главное. Я ведь все это знала!» Помню, как меня удивили эти слова.

У нее было вполне терпимое, порой дружеское отношение к возлюбленным Маяковского, и они платили ей тем же.

Софья Шамардина и Лиля Юрьевна до конца дней оставались в прекрасных отношениях. Шамардина была партийным ортодоксом, отсидела семнадцать лет, но это ее не отрезвило. И умерла она в доме для старых большевиков в Переделкине в 1980 году. Когда ЛЮ летом жила там на даче, она посылала ей со мной то конфеты, то книги, лекарства — им самим уже было трудно ходить.

Наталья Брюханенко, зная, что Лиля отговорила Маяковского от их брака, дружила с ней до конца дней, обожала ее, и Лиля всегда была для нее авторитетом.

С Вероникой Полонской, у которой с поэтом был роман в 1930 году и которая была свидетельницей последних его минут, она тоже сохранила прекрасные отношения, и та отвечала ей взаимностью.

Ни к кому никакой запоздалой или заочной ревности. Исключение составляла одна. Она звалась Татьяной. Татьяной Алексеевной Яковлевой.

ЛЮ ревновала к ней лишь потому, что поэт посвятил ей стихи, то есть изменил в творчестве. В «Про это» он спрашивал: «Но где, любимая, где, моя милая, где — в песне! — любви моей изменил я?» ЛЮ считала, что в двух стихотворениях, посвященных Татьяне Яковлевой. Лиля хотела быть единственной его музой и, в сущности, осталась таковой. Все полные собрания его сочинений посвящены ей. Но все же эти два стихотворения написаны другой! И ЛЮ ревновала.