Белла оживала в этой обстановке. И, что было совершенно неожиданно для меня, она возлюбила кататься на роликах по асфальтированным дорожкам вдоль каналов. Мы брали ролики с ботинками напрокат в специальном киоске. Сначала у нее не получалось, но она быстро освоилась. Зрелище, как почетный член Американской академии катается на роликах среди лежащих на земле в причудливых позах престарелых длинноволосых хиппи, меня просто завораживало. Это был некий театр абсурда посреди цветущего Лос-Анджелеса.

Между тем у нас с Беллой кончался срок действия виз. А поскольку мы не дождались ответа советского посольства о возможности поездки в США и уехали без соответствующего разрешения, то сейчас проблема виз встала со всей серьезностью. У нас были приглашения от Стэнфорда и Беркли для чтения лекций. Эти университеты находились недалеко от Сан-Франциско, где был советский консульский отдел. Мы решили поехать в Сан-Франциско немедленно и пришли в консульство, пригласив с собой двух элегантных дам, университетских профессоров славистики, для возможной защиты от карающей руки советского консула или кого-то из его окружения.

И действительно, нас встретил человек огромного роста и устрашающего вида, оказавшийся заместителем консула. Но он был так потрясен нашим появлением в консульстве без всякого предупреждения, что сразу же потянулся к шкафчику, достал бутылку коньяка, выпил большую рюмку и уже затем предложил и нам по рюмочке. Мы сказали, что приглашаем его и тех сотрудников консульства, кто выразит желание, прийти на выступление Беллы в Беркли и, во-вторых, изложили просьбу о продлении виз еще на два месяца. Какое-то время подумав, он ответил, что передаст наше приглашение в культурный отдел консульства, а чтобы решить проблему продления, необходимо оставить у него наши паспорта для подробного изучения полученных ранее виз. Пришлось согласиться на это условие, и мы не без некоторой тоски оставили паспорта.

Вечером мы перезвонили Томасу Венцлове, пригласили его на завтра на выступление Беллы в Беркли и просили передать наше приглашение Чеславу Милошу, уже предупрежденному Иосифом Бродским.

Остановились мы на три дня у Ольги Карляйль, которую знали раньше. Именно ей Татьяна Яковлева заказала статью о Белле для журнала «Vogue».

Чеслав Милош и Томас Венцлова пришли на выступление Беллы, но здесь у Венцловы возникла затруднительная ситуация в связи с тем, что на вечер пришли представители советского консульства, а он в это время еще имел советское гражданство и не хотел с ними объясняться. И Томас предпочел удалиться, чтобы не встречаться с ними, а Чеслав остался на чтении.

Представители консульства, видимо, желали разведать, что читает Белла и что будет происходить в таком неожиданном месте, как студенческая аудитория в Беркли, куда не ступала нога советского человека. Когда мы появились в аудитории, предназначенной для выступления, то сразу же увидели двух работников консульства, которые держались страшно зажато и, конечно, выделялись среди свободной американской студенческой публики. Они слушали очень внимательно, что-то записывали и по окончании чтения, не попрощавшись, ушли.

После выступления мы вчетвером — с Милошем и Венцловой — пошли в маленький китайский ресторанчик, чтобы отметить успех Беллы. Дальнейшее развивалось по неожиданному сценарию.

Дело в том, что у нас с Беллой было очень мало денег. Американский гонорар мы еще не получили и понадеялись на Чеслава и Томаса. Но оказалось, что Чеслав обладал лишь большой бутылкой американского виски «Джон Даниэлс», а денег у него не было. Чеслав поставил бутылку на стол и предложил выпить за Беллу. Я пришел в отчаянье, понимая, что пить без закуски нельзя. И, почти не имея денег, бросился заказывать закуску — четыре крошечных порции китайских пельменей. Когда вечер продолжил свое плавное течение, я понял, что этого недостаточно, и заказал еще четыре порции пельменей. Но и этого оказалось мало. Правда, Белла от продолжения трапезы отказалась, но, тем не менее, я заказал еще три порции. Отчетливо помню, что съели мы одиннадцать порций китайских пельменей. Бутылка виски подходила к концу, а все разгоравшийся спор продолжался.

Самой животрепещущей темой разговоров эмигрантов был вопрос об отношениях свободной личности с тоталитарной властью и связанной с этим проблеме эмиграции. Был он болезненным и для Чеслава Милоша и Томаса Венцловы. Милош эмигрировал из Польши уже давно, а Венцлова как раз в это время решил не возвращаться в Советский Союз. Мы же с Беллой не хотели эмигрировать. Я уже говорил о том, что мы были очень близки с нашими друзьями, писателями-диссидентами, но более всего нас интересовали художественные ценности, и мы им беззаветно служили. Мы считали правильным жить и работать на родине и разделить ее судьбу.

Мы с Беллой выработали собственную тактику. Если мы считаем правильным сделать какой-то шаг, имеющий политический резонанс, то мы вольны и должны это сделать, а власть пусть сама думает о мере наказания. Так позднее произошло знаменитое заступничество Беллы за Андрея Дмитриевича Сахарова, за Войновича, Копелева, Владимова. Мы не хотим уезжать. Если же власти решат выслать нас насильно, то мы будем к этому готовы. Мы не скрывали своей позиции. И почти каждое застолье с друзьями, эмигрировавшими из страны, кончалось спором об отношениях творца с властью и проблеме отъезда.