— А сейчас собрался с духом?

— Да.

— Уверен?

— Да, черт побери!

— Так за какое же время мы смогли бы подготовить судно к плаванию?

— Примерно за месяц, я думаю. К тому времени здоровье твое поправится, наладится погода. Мы могли бы приурочить плавание к спокойному сезону в промежутке между весенними штормами и тропическими циклонами.

— А быстрее нельзя отправиться?

— Нет, это невозможно.

— Жители Центральной Америки охотятся за черепахами на коралловых рифах. И, если они наткнутся на «Буревестник»…

— Три недели!

— Мне оставаться пленницей до нашего отъезда?

— Мы можем перегнать судно в Майами и обосноваться в тамошней марине. А ты перекрасишь волосы или купишь себе парик — словом, замаскируешься. Твои фотографии, опубликованные в газетах или показанные по телеку, были никудышние.

— Хочешь половину?

— Половину?

— Половину изумрудов.

— Что? Нет, Кристи, нет, они твои. Их заработали вы с мужем. Если хочешь, ты можешь оплатить наши расходы, когда продашь их. О'кей? Что скажешь на это? Так и порешим?

— Как называется твой парусник?

— «Херувим».

— «Херувим», — повторила Кристин и улыбнулась. До этого она все время была очень печальной и неулыбчивой, поэтому ее улыбка показалась прямо-таки ослепительной. — Лады. — Она протянула руку.

Я ощутил тонкие косточки и сухожилия ее руки и пожал ее настолько осторожно, словно держал раненую птицу.

Я снял стапель для парусника в маленькой марине в Корал-Гейблз, к югу от Майами. Мы провели на судне несколько ночей исключительно целомудренно, а затем я нашел поблизости однокомнатную квартирку с кухонной нишей, где мы готовили пищу, ели, разбирали горы купленного снаряжения и провизии. Кристин стала спать в квартире, а я каждый вечер возвращался на судно, измученный дневными заботами, терзаемый опасениями, ибо ночами мне снились жестокие штормы, пробоины в борту, которые невозможно заделать, агрессивные киты, коварные рифы и огромные носы танкеров, надвигающихся на парусник. Ночью я вполне осознавал свою неопытность, сомневался в своих знаниях и в том, что я достаточно хороший моряк, чтобы пускаться в такое путешествие.

Как ни странно, Кристин, с которой море обошлось в высшей степени жестоко, излучала спокойную уверенность и бодрость. Если она когда-либо и возвращалась в мыслях к своей кошмарной одиссее, вслух о том не говорила; и если допускала возможность снова пережить нечто подобное, то тщательно скрывала это.

Обычно по вечерам мы вели беседы за бутылкой вина. Кристин была словоохотливой и оживленной, когда мы касались нейтральных или абстрактных тем — книг, музыки, политики, современных течений, но сразу становилась какой-то отрешенной и замкнутой, если разговор заходил о ней.

— Я не хочу, чтобы меня знали, — объясняла она. — Ведь это все равно что маленькая смерть, если тебя полностью узнают и поймут. Разве не так?

Я отвечал, что так не считаю.

— Люди хотят все знать друг о друге, потому что это знание дает власть. Мы зверски любопытны, изо всех сил стараемся узнать другого, а потом разочаровываемся и теряем к нему интерес… И бросаемся на поиски другой души, чтобы поступить с ней так же.

Я признал, что это верно, но далеко не всегда.

— Я не отношусь к эмоциональным вампирам, — сказала она. — И не люблю людей этой категории.

— Вроде меня?

— Я пока что ничего не могу сказать о тебе. Не знаю.

Она была со странностями. Мне казалось, что выпавшее на ее долю суровое испытание сделало ее несколько эксцентричной.

Я медленно, но верно готовил судно к путешествию, однако дел еще оставалось невпроворот — купить, отремонтировать, разместить. «Херувим» был на некоторое время отбуксирован, и его дно покрыли двумя слоями противообрастающей краски. Я купил подержанный флюгер и приспособил его для работы на судне. Снял размеры и заказал мастеру штормовой парус. Пригласил механика отладить двигатель и посоветовать, какие запчасти и инструменты следует приобрести. Сделал профилактику системы электрообеспечения. Приобрел глубиномер, установил топовый огонь, долго искал и наконец приобрел не новый, но очень хороший секстант, купил морские карты и справочники, аппарат для погружения с запасными баками и небольшой компрессор.

Кристин покупала продукты, в основном в консервных банках, и загружала камбуз. Опираясь на свой опыт, она вносила существенные поправки в перечень того, что необходимо для путешествия.

Она пресекла мои попытки соблазнить ее, и однажды ночью, когда я был под градусом и излишне настойчив, заявила, что ее, попросту говоря, секс не интересует. Во всяком случае сейчас. И скорее всего — надолго.

— О'кей.

— Я не понимаю, почему ты хочешь меня, — сказала она. — Я худая как палка. Кожа да кости, а плоти не больше, чем у двенадцатилетней девочки.

— Меня влечет не плоть, а ты сама, Крис.

— Собственническое чувство. Желание застолбить свой участок?

— Дьявольщина! Ну и метафора!

— Дэн, дай мне время. Ладно?

Кристин уже не была «худой как палка». Она ела небольшими порциями по пять-шесть раз в день, потребляла много углеводов и к моменту нашего отплытия набрала девять фунтов.

Несмотря на внешнюю холодность и декларированное равнодушие к сексу, она была женщиной весьма чувственной: любила вкусно поесть, выпить вина, ей нравилось плавать и загорать на солнце, и мне довелось однажды увидеть, как она, закрыв глаза, водила ладонью по шелковой блузке, которую я ей купил. Она гладила предметы, познавая их на ощупь.