На улице лил дождь. Первый настоящий дождь в этом году. Задержавшись под козырьком парадной, он вытащил из кармана мобил и не глядя набрал знакомый номер.

Ответили не сразу. Впрочем, шесть утра…

— Я слушаю, — раздалось наконец в трубке.

— Это я, — быстро выпалил Бекасов, при звуке недовольного голоса на миг растерявший все самообладание.

— Я заметил, — ядовито отозвался Дориан. — Что у тебя случилось, Велес, что ты решил позвонить мне в такую рань?

— Учитель, мне нужно срочно с вами встретиться и поговорить. Это очень серьезно и очень важно для меня.

— И настолько же срочно, как я понимаю? Хорошо, приезжай ко мне на Вяземский.

— Простите, учитель, я хотел бы встретиться на нейтральной территории.

Несколько секунд тот молчал — то ли придумывал, что сделать с учеником за такую наглость, то ли и в самом деле подбирал более подходящее место.

— Я надеюсь, это и в самом деле так срочно, важно, серьезно и обязательно на нейтральной территории. Приезжай в ресторан «Gradalis» на Каменный остров. Я буду там через час.

— Почему здесь? — только и спросил Коста, глядя мимо Теодора на идущий по Неве лед.

— Из моих точек эта — самая близкая к нашей цели, — пожал плечами немец. — Тебя не пугает перспектива замерзнуть?

— Я не мерзну, — так же лаконично отозвался крылатый. — Невидимость сделаешь?

— Разумеется.

— Расскажи мне про него. Про твоего воспитанника.

— Я бы не стал так его называть. У парня сложный характер и непростая судьба, но он обладает стальным стержнем и несгибаемой волей. Пока что я не выходил на прямой контакт, только несколько раз заглядывал в его сны. Он и без моих предложений и подсказок уже решил менять мир.

— Какими методами?

— Пока что — не самыми правильными. Но он скоро будет готов для контакта, а после него я уже вплотную займусь его воспитанием.

— Если он подойдет, — отметил Коста.

— Он подойдет, — с непоколебимой уверенностью бросил основатель Братства. — У тебя уже есть кандидатура?

— Было несколько. Не подошли. Одного пришлось убить.

Хмыкнув, немец умолк.

Они шли по пустынной, мокрой улице и, наверное, странно смотрелись бы рядом, если бы Коста был видим. Теодор — среднего роста, со своими резкими чертами лица и взглядом потомственного арийца, одетый в кожаный плащ покроя середины двадцатого века, и Коста — высокий и длинноволосый, обнаженный по пояс. Но одинокий пешеход в плаще внимания не привлекал.

— Ты получал какие-либо вести от Кейтаро-дону? — решился все же спросить крылатый.

— Нет. Я пытался связаться с ним по своим каналам, но он мне не ответил. Либо отошел от дел, что вряд ли, либо получил свободу…

— …что еще менее вероятно.

— Либо считает ситуацию в Петербурге слишком малозначимой, чтобы уделить ей свое внимание.

— Думаю, это не так. Я что-то ощущаю. Нет, не его присутствие, но что-то неуловимо похожее. Возможно, он просто следит за нами, присматривается к происходящему.

— Делает свои загадочные выводы и продумывает, как можно сыграть нами поизящнее, — закончил Теодор.

— Именно. Я не исключаю даже того, что он сам найдет ученика. Не думаю, что разговор у озера остался для него тайной.

— Как и встреча в ноябре, когда я сказал, что нашел кандидатуру.

Перебрасываясь фразами и периодически договаривая друг за друга, они дошли до ограды парка.

— Придется подождать. Я не знаю, в котором часу у них начинаются занятия, решил на всякий случай прийти к самому началу.

Коста равнодушно пожал плечами, и спокойно опустился прямо на мокрую землю. Струи дождя стекали по его коже, по плечам, лицу, опущенным векам, длинные волосы частично прилипли к спине, частично — падали на грудь. Глядя на темные, тяжелые от воды пряди, Теодор решил все же задать давно мучавший его вопрос:

— Тебе волосы не мешают?

— Нет, — последовал краткий ответ.

— Кромки твоих перьев острее лезвия, — не отступал немец. — Как ты не обрезаешь ими себе волосы?

Коста открыл глаза, чуть качнулся вперед, выводя левое крыло перед собой. Подхватил с земли какую-то ветку, хлестнул по перу — веточка распалась на две части. Разрез был идеальным. А потом крылатый внезапно положил на кромку перьев ладонь и сильно, с нажимом провел.

Обычно невозмутимый, сейчас Теодор едва сдержал гневный возглас. Это в старинном кино герои-идиоты каждый раз, когда нужна кровь, режут себе ладонь, причем почему-то всегда правую. Как они после этого держат меч, режиссеры почему-то не задумываются. А тут этот крылатый… герой туда же.