Все эти годы Лас Каз не забывал о своих бумагах и пытался получить их обратно. Однако его письма, в том числе и большое письмо к лорду Батусту и обращение к британскому парламенту (Ibid. P. 650–661), остались без ответа.

Кончина Наполеона вновь открыла Лас Казу дорогу во Францию. Вскоре благодаря посредничеству одного из. британских пэров, ему удалось получить назад свои бумаги и среди них рукопись, над которой он трудился на протяжении восемнадцати месяцев пребывания на острове Св. Елены. В 1823 г. Лас Каз начинает публиковать свой "Мемориал Святой Елены".

Что же касается рукописи, названной в английском ее издании "Максимы Наполеона", то с большой долей уверенности можно судить о том, что перед нами обладающий известной степенью достоверности источник, хотя и дошедший до нас в переводе, на другой язык. Оставшаяся без пояснений фраза в предисловии издателя ("Впоследствии мы имели случай удостовериться, что рукопись — действительно принадлежала перу этого верного слуги") позволяет сделать вывод о том, что у самого издателя были сомнения в авторстве этого сочинения, но затем, по прошествии некоторого времени, были получены дополнительные сведения насчет подлинности рукописи и всякие сомнения относительно принадлежности ее перу Лас Каза отпали.

"Максимы и мысли" представляют собой сборник, содержащий 469 высказываний, касающихся политической истории и современности, литературы, философии и т. д. Высказывания не систематизированы, и определенная последовательность в их череде обнаруживается крайне редко, лишь иногда заметна связь между двумя рядом стоящими максимами, не более, — так, например, между высказываниями ХС a XCI, между максимами CLV1 и CLVII; Но это скорее исключение, нежели правило. Какой-либо хронологической последовательности в изложении событий, которые упоминает в своих высказываниях "узник Св. Елены", мы также не найдем, перед нами свободное течение мысли, не стесненное заранее обусловленной формой повествования и системой изложения. Вероятно, эти высказывания записывались дань за днем по мере того, как появлялись, и в этом смысле близость между "Максимами и мыслями" и "Мемориалом Святой Елены" кажется более чем правдоподобной, ибо, как известно, и в "Мемориале" высказывания Наполеона, который, естественно, был всегда свободен в выборе предмета беседы, записывались Лас Казом по мере появления этих за завтраком, на прогулке, во время отдыха и т. д. Ограничившись этими самыми общими наблюдениями, обратимся к содержанию книги и приведем некоторые из наполеоновских высказывании, сравнив их с теми, что помещены в "Мемориале Святой Елены".

"Фридрих (Фридрих Великий. — С. И.) взял на труд опровергать Макиавелли еще до того, как стал королем; полагаю, он сделал бы лучше, если б оправдывал его после своего воцарения. Этот Макиавелли писал разве что для мелодраматических тиранов" (ССССII). Обратившись к основному произведению Лас Каза, мы не найдем в нем ни одного высказывания Наполеона, касающегося знаменитого флорентийского гуманиста, тогда как в "Максимах и мыслях" их наберется еще пять. Но здесь весьма возможно предположение о том, что у Наполеона — редактора "Мемориала" были свои причины избегать упоминаний о Макиавелли: и роялисты, и либералы не раз обвиняли его в политическом макиавеллизме.

"Мир — это великая комедия, где на одного Мольера приходится с десяток Тартюфов" (CCV). В "Мемориале Святой Елены" Наполеон неоднократно высказывается о Мольере, причем Лас Каз сообщает, что Наполеон не раз читал "Тартюфа" после обеда в присутствии придворных и однажды выразился об этой пьесе как о неподражаемом произведении великого писателя, но в то же время сказал, что не поколебался бы запретить постановку этой пьесы, если бы она была написана в начале XIX в., ибо некоторые сцены, по мнению Наполеона, весьма грешат против нравственности.

Обратимся к другим высказываниям Наполеона о древней и современной ему литературе.

В "Мемориале" зафиксированы слова Наполеона о Гомере. Это не удивительно, ибо на протяжении всей своей жизни он не раз перечитывал гомеровский эпос и даже брал Гомера с собой в походы, а когда у Наполеона возникла идея создания походной библиотеки, то в списке книг, составленном лично императором для своего библиотекаря Барбье, значились поэмы легендарного слепого певца. "B своих творениях, — записывал Лас Каз слова Наполеона, — он был поэтом, оратором, историком, законодателем, географом и теологом; воистину, это — энциклопедист своей эпохи" (Fain Agathon-Jean Francois. Memoires du Baron Fain, premier secretaire du cabinet de I'Empereur. Paris, 1908. P. 69–73. Las Cases. Memorial de Sainte-Helene. P. 426). В "Максимах и мыслях" — Наполеону приписывается такой пассаж: "Если бы Илиада была написана нашим современником, никто не оценил бы ее" (XVIII), или такое высказывание: "Почему Гомеру отдавали предпочтение все народы Азии? Потому что он описывал приснопамятную войну первейшего народа Европы против самого процветающего народа. Его поэма — едва ли не единственный памятник той далекой эпохи" (CCCLXXXVII). Едва ли приведенные высказывания противоречат одно другому, скорее наоборот — они взаимно дополняют друг друга.

10 ноября 1815 г. Лас Каз записал в "Мемориале", что Наполеон беседовал с жительницей острова мадам Стюарт о ее родине Шотландии и "много говорил об Оссиане". У Лас Каза больше не упоминается о легендарном шотландском поэте, волновавшем воображение и молодого Бонапарта, и императора Наполеона, а в "Максимах и мыслях" Наполеону приписывается такое высказывание: "Я люблю Оссиана, там много мысли, исполненной силы, энергии, глубины. Это — северный Гомер; поэт в полном смысле слова, поелику трогает душу и потрясает ее" (СССХСП). Такое высказывание, хотя и не находит эквивалента в "Мемориале", вполне укладывается в череду литературных пристрастий Наполеона: известно, что том Оссиана был с Наполеоном на пути в Египет.

В записи от 1 июня 1816 г. "Мемориала" уделено много места суждениям Наполеона о Шатобриане, его отношении к религии и политических убеждениях знаменитого французского писателя. "Во время катастрофы 1814 г. господин де Ш… прославился памфлетами, столь пылко-страстными, столь злобными и полными бесстыдной клеветы, что, надо полагать, теперь он сожалеет о них, и такой прекрасный талант уже не станет опускаться до того, чтобы делать сию клевету достоянием гласности". В "Максимах и мыслях" мы обнаруживаем следующее:."Г-н де Шатобриан почтил меня красноречивой, но отнюдь не справедливой филиппикой. Он много сделал для торжества королевского дела. Воистину, это — гениальный человек" (CCCXI). В последней фразе угадывается каламбур: Шатобриан в то время был известен в первую очередь как автор сочинения "Гений христианства".