Шрифт:
— Прилег вздремнуть после обеда.
— А чего бы ему и не прилечь? Почта его действует, — лукаво подмигнув, сказал Кальдауне. — Давай-давай быстрей, нам тоже хочется вздремнуть после обеда.
Бургомистр расставил людей цепочкой от кладовой до ворот, а сам встал посередине. У корзины осталась фрау Вурмштапер — подсчитывать яйца. Так из рук в руки яйца и прыгали, как талеры, пока не попадали в корзинку. Фимпель-Тилимпель закудахтал, будто курица, только что снесшая яйцо. Работники столпились у окон: что за диво у них во дворе?
— Фимпель, перестань! Мы тут яйца втихую несем, как пасхальные зайцы.
Так они работали с четверть часа. Прибежали ребятишки. Столпившись у ворот, они переговаривались, поглядывая на веселую цепочку.
— Столько яиц я в жизни своей не видывал, — пробормотал старый Густав.
— Может, хватит вам яичек? — крикнула старая Берта из кладовой.
— Нет, нет, давай еще, старая Берта!
— Придется мне вам тогда берлинские тоже отдать!
— Давай! Давай и берлинские, Берта.
Одного из торчавших у ворот мальчишек бургомистр отправил к себе домой за корзиной. Быстро наполнили и эту новую большую корзину. Тут Берта опять крикнула:
— Хоть парочку мне на хозяйство оставьте, яишню не из чего жарить будет!
— Ладно уж, на яичницу тебе оставим, Берта… Все теперь, шабаш!
День спустя на доске объявлений висела ярко раскрашенная бумажка. «Внимание!» — было написано на ней красным карандашом. А синим ниже приписано: «Хороший пример задолжникам по яйцепоставкам. После длительной беседы с членами нашей партийной организации крестьянин Кристоф Кимпель сдал яйца за два квартала сразу. Задолжники! Берите пример с крестьянина Кимпеля!»
Через три дня в газете появилась статья под заголовком: «Поступок Кристофа Кимпеля — пример для остальных». А ниже заголовка было напечатано: «О крестьянине, который наконец сделал правильный вывод». В статье рассказывалось о том, что Лысый черт, после того как с ним обстоятельно побеседовали, подумал-подумал и решил отказаться от продажи яиц на черном рынке в Шенеберге. Припасенные яйца он сдал на сдаточный пункт и таким образом выполнил свое обязательство сразу за два квартала.
Вся деревня смеется над Лысым чертом. А тот, злой-презлой, поехал в Берлин.
Только наш дедушка не смеется. Он ведь газет не читает. Веселые истории ему никто не рассказывает. Никому неохота иметь дело с нашим дедушкой. А он живет теперь будто на острове. Лицо у него стало зелено-желтым. С каждым днем наш дедушка делается все старей.
Глава двадцать третья
За моими вещичками Стефани сама сходила к бабушке. Стефани даже дедушки не боится. Да и то: Стефани обидеть — что жаворонка камнем побить. Разве это кто может?
Я немного скучаю по бабушке. Кто же ей теперь подсобит, когда ее хворь одолевать станет? По дороге в школу я делаю крюк, чтобы не слышать, как она дома вскрикивает от боли. Если бы я услышал, я сразу бы побежал к ней. Вот дедушка и побил бы меня снова.
В школу мы собираемся вместе. Стефани чистит щеткой мой костюмчик:
— Тинко, а ты почему мою маму не называешь тетей?
— А ей-то чего от этого?
— Ей это счастье.
— Ладно, я ей поперек дороги не встану.
— Ты будешь теперь так называть ее?
— Постараюсь. У меня своей тети еще никогда не было.
Вечером фрау Клари спрашивает меня:
— Тинко, а ты знаешь, что я тебе шью?
— Не знаю…
— Тетя, тетя! — шепотом подсказывает мне греющаяся у печки Стефани.
— Это будет твоя пионерская форма.
— Да что об этом говорить!
— Ты не рад?
— Тетя, я бы знаешь как обрадовался, да все равно меня в Польшу не возьмут.
— Как ты сказал? — Белая шея фрау Клари даже порозовела от радости. — Ты «тетя» сказал, да?
— Так и быть, забирай свое счастье.
— Ну какой ты смешной! — говорит фрау Клари и целует меня прямо в губы.
Мне кажется, я вот-вот задохнусь — так сладко мне. Но я стыжусь Стефани и убегаю в нашу комнату. А тетя Клари вприпрыжку, словно белая ласка, бежит за мной:
— Что с тобой, Тинко? Ты не обиделся?
— Нет, я не обиделся. Только давай целоваться, когда нас никто не видит, а то в школе еще разные глупости начнут болтать.
— Скажи пожалуйста! Ну какой ты занятный малыш!