Фрау Клари вся съеживается и начинает суетиться, точно мушка. Бабушка глубоко вздыхает. У меня спина ноет, ноги все в колючках, а мне даже некогда их вытащить.

Работаем, согнувшись в три погибели. Словно жадные птицы, выклевываем мы круглые клубни из земли. А над нашими согнутыми, ноющими спинами солнце тихо продолжает свой путь. Полуденный ветерок доносит из леса запах прелых листьев.

Спасибо небу и его солнышку: точно в полдень Дразнила требует, чтобы его накормили. Он просто останавливается как вкопанный. Ни брань, ни хлопанье бича — ничто не заставит его тронуться с места: подавай ему торбу с овсом, и все тут! Вон дедушка уже снимает ее с воза. Это Дразнила нам, значит, помог.

Мы садимся полдничать; жуем хлеб и с опаской поглядываем на нашего мерина: как бы он своей торопливостью не сократил нам обеденного перерыва. Прилипшая к рукам земля высыхает и осыпается. Песчинки попадают на хлеб. Хлеб мягкий, а песчинки — твердые. Они так и скрипят на зубах. Мы их запиваем холодным ячменным кофе.

Трясогузка порхает вокруг нас. Погожий день подарил ей к обеду жирных мух. Вдали вспыхивают огни: это жгут ботву. Дым низко стелется над полями. Запах у него горклый.

Мне велят сходить к Кимпелям и взять у них мешки под картошку. «Мы уже договорились с ним», — напутствует меня дедушка. Наконец-то я могу разогнуть спину! Рад-радешенек, я бегу в деревню.

Воздух прозрачный-прозрачный. Кузнечики, словно одержимые, чистят ножками искрящиеся крылышки. Шмели снова ожили. Точно черные бархатные шарики, они висят на маленьких цветочках вереска. Посвистывают скворцы — это они лето домой зазывают.

У Кимпелей я никого не застаю. Цепные собаки лежат на солнцепеке и выкусывают зубами блох. Меня-то собаки знают. Они чуть приподнимают морды и лениво метут облысевшими хвостами по песку. Назад я иду выгоном, там, где стоит домик Шепелявой Кимпельши.

Когда я прохожу мимо, Шепелявая толчком открывает окошко и спрашивает:

— Тебе что, золотко?

— Ничего, — отвечаю я.

Все равно она не может выдать мне мешки: на усадьбу ей вход заказан.

— Коль ты Фрица ищешь, ягненочек мой, он в яме, где песок берут. Все шумит он у нас! Ты его там сразу услышишь.

Пойду-ка я к Фрицу.

— Славно нынче на дворе! Верно, славно, сынок? — спрашивает меня Кимпельша.

— Верно, Шепелявая. Скоро деревья снова распустятся.

К стене домика прилипли жирные осенние мухи. Они вытягивают задние лапки и проводят ими по крылышкам. Наверняка они даже зевают от лени, но у меня нет времени рассматривать их.

напеваю я и поворачиваю к песчаным ямам.

— У-у-у! — слышится из-за кустов.

В осенних листьях ежевики мелькает светловолосая голова. Такие волосы у Тео Вунша. Но мы зовем его Пуговкой. Глаза у него круглые, голубые и блестят, словно пуговки.

— Пуговка, вылезай! Я тебя все равно сразу узнал!

Пуговка на четвереньках вылезает из кустов. Он высовывает язык, смешно морщит нос и вздергивает верхнюю губу. Что это с ним? Оса укусила? Пуговка скалит зубы, рычит и скачет вокруг меня: вот-вот укусит за ногу! Я отскакиваю в сторону, а он с размаху падает в колючий вереск.

— Это вы в мешочника и собаку играете? — спрашиваю я и вытаскиваю колючку из подошвы.

Пуговка поднимается, скрежещет зубами и рычит:

— Я очень страшный! Я волк!

— Волки щербатые не бывают! Пугало ты птичье, вот ты кто!

— Красную Шапочку загрызть у меня зубов хватит!

— Я так больше не играю! — доносится из березняка девчачий голосок.

— Почему, Стефани? — спрашивает Пуговка.

— Тоже мне волк! А сам на дороге с прохожими болтает.

Из кустов выходит Стефани Клари. В руках у нее дырявая корзиночка. В корзинке — букетик увядших цветов.

— А в сказке волк разговаривает и мел ест! — теперь уже своим голосом говорит Пуговка и вытаскивает кусочек мела из кармана.

В самом деле, кто же он теперь: волк или человек?

— Фриц Кимпель — дармоед, вот что я скажу! — внезапно заявляет он.

Дело в том, что Фриц Кимпель должен был представлять охотника. Он побежал к песчаным ямам за ружьем, но так и не вернулся. Теперь мы тоже пойдем туда искать Фрица.

— Он нам всю игру портит! — сердится Пуговка. — У меня нос на сторону свело — так я его морщил. Язык весь отсох — столько я гавкал и рычал. А он никак ружье не найдет!

Из первой же песчаной ямы нам навстречу вылезает Зепп. Мы его зовем Чехом. Он проводит рукой по своей черной, стриженной ежиком голове и говорит: