Шестнадцать риксдаллеров в месяц не такая уж большая сумма на проживание, даже без учета еды. Ему придется найти комнату в одном из беднейших районов. Сумерки коснулись вод канала, а с моря поднимался холодный осенний туман. Ханс Кристиан вздрогнул и прибавил шаг.

Прежде чем наступила ночь, мальчик бессознательно оказался на одной из пользующихся дурной славой улиц города. Выбрав дом, который выглядел хуже всех остальных, он постучал в дверь. Уже потеряв надежду на то, что ему откроют, он внезапно услышал внутри тяжелые шаги и звук отодвигающейся задвижки. Там царила темнота, и мальчик увидел лишь какое-то бесформенное размытое пятно. Но голос, который обратился к нему, напомнил голос его матери.

— Чего тебе надо?

Ханс заколебался.

— Я подумал… может быть, вы сдаете комнаты, — начал он.

Женщина рявкнула:

— Заходи.

Ханс вступил во тьму. Он заметил, что в одном углу стояла кровать и еще какая-то мебель в другом. Женщина подошла к столу, и слабый свет свечи слегка осветил комнату.

Ханс двигался осторожно, боясь споткнуться в полумраке. Женщина придвинула свечу прямо к его лицу. Ханс отпрянул назад от страха, увидев перед собой огромную челюсть и маленькие поросячьи глазки. Все же, несмотря на ее отталкивающую внешность, в ней было что-то, что ему напоминало его мать. Он сразу почувствовал себя как дома.

— Я очень беден, мадам. Но профессор Вейсе и герр Сибони позаботятся обо мне, — постарался убедить ее мальчик. Когда хозяйка услышала упоминание двух знаменитых имен, в ее взоре пронесся какой-то огонек, но она ничего не сказала.

— Сибони собирается сделать из меня певца, а профессор Вейсе — мой друг. Я буду питаться в доме моего учителя, поэтому не доставлю вам никаких беспокойств. У вас должна быть комната для меня!

Она все еще молчала. В дверь раздался короткий стук. Если бы она знала, кто это, то немедленно бы открыла. Не сказав ни слова, вошел мужчина и направился к маленькой лестнице, ведущей в темноту. Шарф закрывал большую часть его лица, а шляпа была глубоко надвинута на лоб. Женщина наблюдала за ним, пока звук его шагов не затих. Затем она повернулась к Хансу Кристиану.

— Это отец одной из моих юных дам, — проворчала она.

Наверху хлопнула дверь. Женщина подняла свечу, прикрывая ее рукой.

— У меня есть только одна комната. Она на самом верху. Пошли.

Ханс последовал за ней по ступенькам. Все двери были закрыты, но из-за них раздавались голоса. Возможно, другие юные леди тоже развлекали своих отцов.

Женщина остановилась и сунула свечу в руки Ханса.

— Вот, иди туда. Там ты найдешь кровать. Но ничего не трогай. Я не люблю беспорядка!

Ханс посмотрел на квадрат темноты над своей головой.

— Но это же чердак. У меня хватит денег, чтобы заплатить за настоящую комнату. Шестнадцать риксдаллеров…

Женщина приковала его своим взглядом.

— Тогда убирайся! Но я вот что тебе скажу. Копенгаген — порочный город. Вряд ли ты сможешь найти в нем безопасное место. К тому же я не знаю ни одного дома в этом городе, куда бы тебя пустили, как я, за двадцать риксдаллеров. Здесь тебя никто не обидит, я обещаю тебе.

Последнего предложения Ханс Кристиан не слышал. В его памяти остались только два слова. Он повернулся и закричал:

— Но у меня лишь шестнадцать! Я не могу платить вам двадцать риксдаллеров!

Женщина пожала плечами:

— Возьми их у старого Вейсе. У него их много.

Она повернулась и зашаркала прочь.

Бедный Ханс Кристиан стал подниматься по лестнице, зажав свечу в руке. Комната наверху оказалась чуланом без окон, покрытым пылью, но в ней, как и сказала женщина, стояла старая софа. Потолок был такой низкий, что Хансу пришлось согнуться, а от сухого холодного воздуха его бросило в дрожь. Он поставил свечу на сломанный стул и присел на кровать, осмотреть свое новое жилище. Несмотря на то что оно было грязным и холодным, это все же лучше, чем берег канала, на котором Ханс Кристиан сидел еще несколько часов назад. Здесь он мог достать свой кукольный театр и в тишине работать над своими пьесами. Но двадцать риксдаллеров! Где он их возьмет? Мальчик не мог попросить об этом своих благодетелей. Они и так сделали для него слишком много. Но если женщина выгонит его отсюда, куда он пойдет? Он может попасть в беду. Хозяйка намекала на ужасные вещи, творящиеся в Копенгагене. Когда будущее выглядело таким светлым, он не мог сдаваться лишь потому, что не нашел для себя подходящего жилья.

Как обычно, начали капать слезы. На него смотрели глаза с портрета давно умершего мужа женщины. Когда-то, наверное, она его любила. Возможно, его дух все еще оказывает на нее какое-то влияние. Ханс приподнялся с кровати и в полусогнутом состоянии, похожий на огромного гнома, добрался до картины. Теперь в гротескном свете свечи казалось, что мертвый муж плакал вместе с ним. Ханс Кристиан почувствовал к нему сострадание. Вот где они вдвоем оказались, на чердаке, друзья по несчастью.

Внизу раздался крик женщины:

— Эй ты, ну где ты там?

Мальчик прижался к двери. К его лбу прилипла паутина, а щеки стали серыми от пыли. Должно быть, у женщины проснулась совесть, и она уже более мягко произнесла:

— Я буду брать с тебя шестнадцать риксдаллеров, но ты их заплатишь вперед. Если ты хоть на минуту опоздаешь оплатить, то сразу же вылетишь отсюда!

— О, спасибо, мадам. Мне будет здесь очень удобно! — радостно кричал Ханс. Если бы их не разделяла лестница, он бы обязательно обнял ее. Вместо этого мальчик сбросил ей монеты, и она жадно пересчитала их.