Шрифт:
— Мы должны окрестить нового жильца, — сказала она. — У него должно быть очень особенное имя, ведь он появился в моем доме в такой знаменательный день.
— Назови его Сиротой, — предложил Ханс и потянулся за другим сандвичем. — Я нашел его, когда он бродил под дождем, как и я сам.
— Да, но мне будет грустно каждый раз, когда я буду называть его по имени. Это будет напоминать мне о том, каким несчастным он выглядел, когда ты мне его принес.
— Не нужно так переживать. Маленький попрошайка сможет за себя постоять. — И Ханс Кристиан показал ей длинные красные полоски на своей руке там, где прошли маленькие коготки.
— Ханс, ты должен позволить мне тебя перевязать! — воскликнула Гетти.
— Нет, не надо. Мне даже не больно.
— Тогда я дам ему самое воинственное на свете имя, — решила Гетти. — В один прекрасный день я с ним расквитаюсь. Ты должен помочь мне придумать.
Но Ханс был слишком занят сандвичем, чтобы придумывать имя котенку. Но Генриетте помощь не понадобилась.
— Я знаю. Мы назовем его Отелло. Это был воин мавр. Мой отец сейчас переводит про него пьесу. Здравствуй, Отелло.
Она положила руку на голову спящего котенка. Немедленно он вскочил, выгнул спину и зашипел. Гетти и Ханс рассмеялись.
Сандвичи уже закончились, когда Ханс опустил руку в карман и достал из него измятую бумагу, на которой буквы были смазаны из-за долгого соседства с носовым платком в том же самом кармане.
— Гетти, я написал о тебе небольшую сказку. Я имею в виду…
Ханс Кристиан осекся и посмотрел на умирающую от любопытства девушку. Как только он мог написать о чрезмерной чувствительности Генриетты, когда подобное заявление могло вновь привести к ссоре.
Девушка с улыбкой протянула руку.
— Может, ты дашь мне прочитать, Ханс Кристиан.
Он неохотно отдал ей листок.
Принц повсюду искал настоящую принцессу, но не мог найти. Однажды дождливой ночью в дверь замка постучала незнакомка и попросила дать ей убежище. Она заявила, что является настоящей принцессой, хотя ее нищенский наряд говорил совсем об обратном. Хитрая старая королева положила единственную маленькую горошину на дощатый настил кровати, а сверху двадцать матрасов и двадцать пуховых покрывал. Она предложила принцессе провести ночь на этой кровати. С утра принцесса была мрачна и все ее тело болело.
— Бог знает что было в кровати! Я всю ночь не сомкнула глаз! Я лежала на чем-то таком твердом, что мое тело теперь в синяках! Просто ужасно!
Тогда принц понял, что только настоящая принцесса может быть такой неженкой, и женился на ней. А горошина была отправлена в музей, где она и лежит по сей день, если только птицы не склевали ее.
Гетти засияла.
— Ханс Кристиан, это самая лучшая история, когда-либо написанная тобой! — воскликнула она.
Он был готов уже запротестовать, но она перебила его:
— Ты не согласишься со мной! Возможно, и никто другой не согласится! Но это настоящая сказка! Ты должен написать целую книгу таких историй! Дети ее мгновенно раскупят.
Энтузиазм девушки был заразительным, и Ханс забыл о своей уязвленной гордости. Когда раздался стук в дверь и в комнату вошел Питер, двое молодых людей энергично строили планы на будущее.
— Вот она. О, как дела, Андерсен? — Питер замер на пороге комнаты. — Где ты был все это время?
Сестра вскочила на ноги и выхватила книгу из рук брата.
— Мы просмотрим ее попозже, — сказала она. — Побегу наверх и спрошу у матери, можно ли Хансу остаться на ужин. А ты, Питер, пока развлеки чем-нибудь нашего гостя.
И она покинула комнату вместе с книгой, зажатой под мышкой.
— Кто-то из наших поэтов написал что-то новенькое? — нетерпеливо спросил Ханс.
— О, просто кое-что хотела посмотреть Гетти, — ответил Питер. Он знал, что сестра не хотела бы, чтобы он об этом говорил с Хансом, поэтому решил перевести разговор на другую тему.
— Что ты делал последние несколько недель? Нам тебя не хватало.
Питеру удалось вовлечь Ханса Кристиана в дискуссию о «Фантазиях», и вопрос о книге на время был забыт. Только несколькими часами позже, когда молодой человек возвращался домой, ему пришло в голову, что никто так и не показал ему книгу. Он спросит об этом Генриетту завтра, и она ему все расскажет.
— Ну, как дела? — спросила Тень.
— Увы, — отвечал ученый. — Я пишу об истине, добре и красоте, а никому до этого нет дела. Я просто в отчаянии. Меня это так огорчает!
— А меня нет, — сказала Тень. — Поэтому я все толстею, а это самое главное! Да, не умеете вы жить на свете. Еще заболеете, пожалуй. Вам надо попутешествовать!
«Тень»