– Но, – возразила Кармен, на которую выводы Марианы произвели впечатление, – ведь дело не в том, что свидетели были, но никого не видели, а в том, что в это время тут вообще не было свидетелей.

– Ты права, – согласилась Мариана. – Но мы ведь искали свидетелей, которые могли что-то заметить поблизости от места происшествия, – мы не думали о свидетелях, которые могли смотреть сверху. Я не хочу сказать, что они есть, – просто эту возможность мы не принимали в расчет. Меня интересует вот что: есть свидетели, которые что-то видели, но не обратили на это внимания, не знали, что это может оказаться важным – а мы им не подсказали, – или действительно никто ничего не видел? Может, кто-то смотрел в окно одного из домов на окраине Сан-Педро, но не придал никакого значения крошечной человеческой фигурке, которая тут же исчезла из виду, потерявшись среди полей, холмов или за деревьями, что растут вдоль по берегу речушки? Именно в тот день, в тот час… Вдруг кто-то и вспомнит что-нибудь.

– Потрясающе! – восхищенно сказала Кармен. – Ты просто Шерлок Холмс! Может тебе переквалифицироваться в детективы?

– Конечно, ведь в этой стране всегда были только проницательные детективы, только изощренные преступления, а преступники все как на подбор такие способные и умные, – насмешливо отозвалась Мариана.

– Нечего огрызаться, я не это хотела сказать, – ответила Кармен. – Я имела в виду твою прекрасную интуицию и дедуктивные способности. И не надо мне говорить, что судье это все ни к чему, я и сама знаю; но, согласись, такие качества не часто встречаются.

– Конечно нет, тут ты права. А что ты мне предлагаешь делать? Сидеть сложа руки? Улик, на которых можно построить расследование, у меня нет, доказательств тоже нет, и в довершение всего, у меня нет и свидетелей. И что мне остается, если расследование не дает никаких явных результатов, – мы ведь даже не знаем, за какую ниточку уцепиться, где искать ключевое доказательство, и еще неизвестно, будет ли толк от направленных мной запросов и поручений?

– Воспользоваться своими способностями и найти преступника.

– Если только, – ответила Мариана.

– А затем вернуться назад и найти доказательства.

– Если он не признается, то да.

– Я не вижу другого выхода, – сказала Кармен. – Но ведь ключ к разгадке может найти и следственная группа. Когда песок просеиваешь и просеиваешь, то, в конце концов, обнаруживаешь ключевое доказательство, как ты выражаешься.

– В любом случае, – сказала Мариана, возвращаясь к своему, – если как следует присмотреться, то рельеф местности подтверждает нашу первоначальную догадку. Преступник ушел пешком, ушел недалекой по сей день находится где-то здесь, дожидаясь, пока мы снимем осаду, и не зная ни наших намерений, ни какую версию мы разрабатываем. Но боюсь, по мере того, как расследование будет продвигаться, он все это поймет, и тогда может выдать себя. Самое плохое, что времени у нас в обрез: если мы в ближайшем будущем ничего не узнаем, расследование примет совсем другой характер… или просто заглохнет, и это наихудший вариант.

– Ты придумала что-то еще? – спросила Кармен, на которую соображения судьи действительно произвели впечатление.

– Не без того, – ответила Мариана. – Лезвие от опасной бритвы мы нашли неподалеку, поэтому я убеждена, что убийца живет поблизости. Разве человек, который приехал отомстить и собирается сразу же вернуться туда, откуда он появился, станет разбрасывать по округе части разобранной опасной бритвы? Я бы выбросила их гораздо дальше от места преступления, там, где никто ничего не заподозрит, даже если найдет. Но раз части орудия убийства выброшены, хотя и не рядом, но все-таки в наших местах, значит, убийца живет здесь, и это смелый, изобретательный человек. Его первой ошибкой было то, что он разбросал их на довольно ограниченной территории – если мы найдем что-то еще, то будем знать больше. Но и находка лезвия позволяет предположить, что человек этот отсюда, что он живет здесь, по крайней мере, летом, или часть лета. Это, повторяю, его первая ошибка. Точнее, первая, которую мы обнаружили. И я надеюсь, что у него были и другие, что мы их обнаружим, и все они вместе взятые наведут нас на след убийцы.

– Звучит убедительно, – согласилась Кармен. – Но не забывай: предположение о том, что убийца живет где-то здесь, основано не столько на косвенных доказательствах этого факта, сколько на невозможности доказать, что убийца – приезжий. Ведь хотя мы и не можем доказать это последнее предположение, сбрасывать его со счетов нельзя.

– Я не сомневалась, что ты меня подбодришь, – сказала Мариана то ли в шутку, то ли всерьез.

– Да нет, твои выкладки произвели на меня впечатление, но ведь мы строим воздушные замки, – ответила Кармен.

– Мы строим воображаемые замки, а воображение – нечто более прочное, чем воздух, – возразила Мариана.

Тем дождливым утром, после того как вся компания вернулась из дома судьи Медины, Лопес Мансур отправился пешком до Сан-Педро, а там – к мосту через реку. Мост, где часами, в жару и в холод, простаивали равнодушные к любым превратностям погоды, молчаливые рыбаки, его завораживал. Мансуру казалось, что не улов интересовал этих людей – главное для них было находиться тут, а удочку и рыболовные снасти они брали с собой для отвода глаз – это был их способ оставаться незамеченными на виду у всех. Они могли разглядывать прохожих или проезжающих в машинах людей, болтать с первым встречным или – что бывало реже – читать книгу. Казалось, рыбаки не обращают на удочки никакого внимания, хотя некоторые опускали в воду две, а то и три удочки – и тут же забывали о них. Они доставали снасти, протирали, надевали наживку и забрасывали, думая при этом о чем-то своем, – так человек, застывший у парапета моста или прислонившийся к стене дома, через какое-то время машинально меняет позу, чтобы ноги не затекли. Рыбаки могли целую вечность стоять, уставившись в пространство, и Лопес Мансур спрашивал себя, видят они что-нибудь в это время, а главное, участвует ли в этом их душа?

Когда Лопес Мансур дошел до моста, закапал мелкий моросящий дождик, но он чувствовал себя вполне уютно в непромокаемом плаще и в шляпе, которую попросил у Муньос Сантосов. На ногах у него были длинные, до колен, резиновые сапоги – он защитил от дождя буквально каждый миллиметр своей кожи, – и только в лицо порывистый ветер бросал дождевые капли, но это даже доставляло удовольствие. «Что еще можно делать в такой день – только выйти ему навстречу», – подумал Мансур. Дождливые дни несли с собой покой, а если закрадывалось легкое недовольство погодой, то он представлял сорокаградусную жару и плавящийся на солнце мадридский асфальт, радуясь, что находится на севере страны, и счастье заполняло его – так морскую воду приливом захлестывает в текущую под мостом реку. Такое настроение он обычно называл «тихими радостями бытия», которыми во всей полноте можно наслаждаться только на досуге.