Наступила Пасха, и мы с Шебой отправились на побережье, чтобы пару дней провести у моей сестры. Обычно в это время года дом Хартов был полон народу; Шеба запекала громадный окорок, а в саду устраивались пасхальные забавы. По понятным причинам в этом году подобные развлечения исключались, и Ричард решил повезти детей к друзьям в Шропшир. Узнав, что не сможет отпраздновать Пасху с сыном, Шеба впала в отчаяние. Ради подруги я сделала попытку переубедить Ричарда, но мстительность в очередной раз взяла над ним верх, и он наотрез отказался пересматривать планы. Шеба совсем сникла. Долгие часы она проводила взаперти в своей комнате, работая над скульптурой, и в отчаянном стремлении поднять ее дух и развлечь я решилась на совместную поездку в Истбурн.

Чтобы получить согласие Марджори, потребовались некоторые усилия. Они с Дейвом не привыкли принимать у себя скандальных знаменитостей. Во время нашего первого телефонного разговора сестра пообещала «обратиться за советом к Господу», ибо без Его помощи не может дать ответ. Я приуныла, не слишком надеясь на удачу. Однако Марджори поговорила с пастором общины Десом, и тот благословил наш с Шебой приезд — из тех соображений, что Господь будет рад руке помощи, которую Марджори протянет грешнице. В вечер нашего появления Марджори поймала меня в коридоре и пылко заверила, что «Иисус счастлив видеть Шебу в этом доме».

Нас с Марджори воспитали в вере англиканской церкви, но ни отец, ни мать особенной набожностью не отличались, так что природа религиозного гена моей сестры — настоящая загадка. Марджори еще не было двадцати, когда Рэй, парень, с которым она в то время встречалась, познакомил ее с адвентистами Седьмого дня. Сам Рэй в конце концов стал нефтяником и отбыл в Саудовскую Аравию, а Марджори так и прибилась к адвентистам. Преемником Рэя стал Дейв, один из членов общины. Марджори с Дейвом женаты почти тридцать лет, и вся их жизнь связана с церковью. Каждая комната в доме ломится от религиозных безделушек. Здесь собрали приличную, минимум из двух десятков штук, коллекцию гипсовых скульптурок Христа (блаженно улыбающийся младенец Иисус в гипсовых пеленках; Иисус — мачо с мощными бицепсами, крушащий лотки торгующих в Храме; мрачно задумчивый Иисус лет за тридцать в Гефсиманских садах и т. д.). Над комодом в супружеской спальне висит очаровательно скверная копия «Последней вечери», где слегка воспарившие апостолы щеголяют прическами а-ля мадам Помпадур. А в гостиной, куда устроили нас с Шебой, добрую часть стены занимает громадный, четыре фута на шесть, постер с изображением гавани в лучах заходящего солнца. Цитата из Матфея внизу плаката гласит: И говорит им: идите за Мною, и Я сделаю вас ловцами человеков [19] . В честь Пасхи сестрица устроила на телевизоре живописную скульптурную группу из десяти фарфоровых пасхальных кроликов, обступивших позолоченный крест.

В этом, полагаю, и кроется истинная причина привязанности моей сестры к Богу. В аксессуарах. Много лет назад, еще до ее брака с Дейвом, мы с Марджори съездили в Европу и побывали в Лурде. Я в жизни не видела ее такой счастливой, как во время набега на сувенирные киоски Лурда. Марджори любовалась калеками и эпилептиками, которые по очереди плюхались в лужи святой воды. Она была в восторге от нищих певцов и факельных процессий. Но только всем этим брелочкам, маечкам, побрякушкам воистину удалось ее покорить. Остается пожалеть, что моя сестра не ушла в католичество. Какой заряд она бы получала, перебирая бусины четок.

Признаться, меня немного волновало, как Шеба воспримет уклад этой семьи. Маловероятно, чтобы до Марджори и Дейва она близко сталкивалась со столь рьяными верующими. Однако пока все идет гладко. Шеба не устает повторять, что очарована моей сестрой и зятем. «Какие вы счастливые!» — твердит она, фланируя по дому в ночной сорочке. И если я в состоянии уловить в ее заверениях нотку de haut en bas [20] , то Марджори с Дейвом простодушно купаются в лести. «Красавица, правда? — театрально шепчет Марджори, стоит Шебе повернуться к ней спиной. — А голосок какой прелестный, правда?» Даже Дейв, о чьей немногословности ходят легенды, угрюмо признал, что газетные снимки Шебы «чести фотографам не делают».

Вчера Шеба углубила вотум доверия к себе, обратившись с просьбой сходить вместе со всей семьей на утреннюю службу Страстной пятницы. Марджори только что не обмочилась от восторга. Я, разумеется, не пошла. Старательно «проспала» до момента, когда дом опустел, убедилась, что никому не приспичит вернуться за перчатками, после чего встала и немного прибралась в гостиной. Наводя в нашей комнате порядок, я и наткнулась на сумочку Шебы.

У меня не было намерения рыться в вещах Шебы, но при виде кавардака внутри сумочки я решила, что весенняя уборка и здесь не повредит. Боже, сколько мусора насобирала Шеба! Пригоршни мелких монет. Облысевший карандаш для выведения пятен, весь в налипшей грязи. Несколько мрачного вида мятных леденцов. Парочка тампонов, от старости пустивших ростки сквозь целлофановую упаковку. Из-под прорванной на самом дне подкладки что-то белело. Я вытащила обшарпанный конверт с пачкой фотографий.

Естественно, я заколебалась. Взглянуть или нет? Мне не доставляет удовольствия вламываться в частную жизнь Шебы. Но как неофициальный опекун Шебы, я тем не менее взяла на себя определенные обязательства, манкировать которыми не имею права.

Все карточки изображали Шебу и Конноли. И все были сделаны в один вечер, на Хэмпстедской пустоши. Я перебрала несколько не слишком лестных снимков Шебы на траве и массу снимков валяющего дурака Конноли: он поигрывал бицепсами на манер культуристов, вываливал язык, корчил рожи. Меня затошнило от вида этой туповатой младенческой физиономии. Увы, худшее ждало впереди. На последних четырех или пяти чуть смазанных фотографиях любовники были сняты вместе. (Очевидно, Конноли держал фотоаппарат на вытянутой руке.) Снимки носили откровенно непристойный характер. На двух Шеба была сфотографирована по пояс голой. Еще на одной, в особенности мерзкой (воспоминание о которой я тщетно пыталась стереть из сознания), Шеба опустилась на колени перед обнажающимся Конноли.

Возвращала я снимки в конверт дрожащими руками. Шеба не раз клялась мне, что уничтожила все,что было связано с Конноли. И что же? Полюбуйтесь — она хранит порноснимки с мальчишкой у себя в сумочке. Первым моим побуждением было уничтожить это безобразие, но тем самым я призналась бы Шебе, что самовольно копалась в ее вещах. С тяжелой душой я положила конверт на место.

Со службы Шеба вернулась, булькая от возбуждения. Сколько всего полезного она услышала! Как бы дождаться следующей службы! Я все надеялась получить тайный, только между нами, знак подтверждения абсурдности ситуации. Но нет — ни подмигивания, ни движения бровью. Ничего. Все это было бы не так мучительно, будь Шеба искренна в своей влюбленности в церковь, но истовая религиозность ей точно не грозит. Внезапная страсть к Богу для Шебы — не более чем развлечение, нечто вроде хобби Марии-Антуанетты, питавшей слабость к колдовским обрядам. Не побоюсь утверждать, что случись моей сестрице и Дейву оказаться последователями какого-нибудь варварского культа, Шеба с тем же воодушевлением присоединилась бы к жертвоприношениям и песнопениям во славу идолов.