В отличие от английской, бургундская армия была сравнительно боеспособна, хотя потеря территорий вследствие «бескровного похода» Жанны явилась сильным ударом по Бургундии, а коронация Карла поставила солдат герцога Филиппа Доброго (Бургундского) в положение мятежников. Бургундия учитывала это и была не прочь прекратить войну против нового сюзерена – разумеется, на почетных условиях. Никаких официальных мирных переговоров начато пока не было, однако последующие события показали, что тайные переговоры велись, причем очень активно, и они привели к непрочному перемирию. Судя по тому, что главным саботажником войны против Бургундии стал Карл VII, в качестве жеста «доброй воли» ему заплатили немалую сумму.

Тем временем координатор англо-бургундских связей Уго де Ланнуа составил две памятные записки, где перечислялось то, что Англии следовало предпринять: высадить во Франции до Рождества сильную армию; сохранить союз с герцогом Бургундским, расширить его полномочия и передать ему новые территории; в самом начале 1430 года выделить на помощь бургундцам 2000 солдат (при условии, что Париж не будет передан Франции). В плане Ланнуа были рекомендованы и другие подачки коллаборационистам. Так, англичане, в расчете на преданность герцога Бретонского, предоставили ему графство Пуату. Артура де Ришмона попытались привлечь на свою сторону, назначив его коннетаблем именем короля Англии и передав ему во владение Турень, Сентонж, район Они и Ла-Рошель.

Планировалось наступать на районы, занятые королем Франции, а также направить войска в Гиень, чтобы сковать там союзников Карла VII – графа Арманьяка и графа де Фуакса. Ланнуа советовал послать посольства в Кастилию, Арагон, Португалию, Милан, Лотарингию и Шотландию – земли, дружественные Франции [5] .

Все эти рекомендации делались буквально назавтра после подписания перемирия между Бургундией и Францией, послужившего лишь ширмой и дававшего возможность первой передислоцировать войска. Программа могла казаться впечатляющей и зловещей, но на деле за ней мало что стояло. Набрать армию в Англии можно было, однако в ней оказывались новобранцы, которым предстояло воевать с опытными французскими ветеранами и партизанами. Повышение статуса герцога Бургундского и иных друзей Англии во Франции вбивало клин между ними и английским регентом. Что касается отправки посольств в недружественные Англии страны, то это была дорогая затея, которую изнемогающая от военных расходов страна вряд ли могла себе позволить. А вот эффект от подобной затеи сомнителен. Особенно в Шотландии, которая гораздо больше, чем Франция, имела основания опасаться английской экспансии.

Основу рекомендаций Ланнуа составили подарки англичан коллаборационистам. Прямо скажем – на фоне неудач англичан Бургундия обнаглела и принялась выставлять прежнему сюзерену условия сохранения союза, притом довольно нелегкие, отдающие шантажом. Для коллаборационистов ослабевший лондонский сюзерен становился теперь коровой, из которой надлежало выдоить побольше, прежде чем она сдохнет. Утрата союза с Бургундией была бы чрезвычайно тяжела для Бедфорда, и ему не оставалось ничего другого, кроме уступок злополучному вассалу. 13 октября он предоставил Филиппу Доброму «генеральное наместничество» над Францией, а 12 января 1430 года графства Шампань и Бри были переданы ему властью английского короля. К тому времени Шампань уже принадлежала французам, так что подарок Англии был скорее номинальным.

Мы видим, сколько слабых мест имелось в записках Ланнуа, но все же это была какая-то программа, которую можно пытаться реализовать. Никакой другой у Бедфорда не было. Английская армия вот-вот должна была возродиться, но пока не существовала. Бургундская была слишком слаба, но хоть на что-то способна.

Французская армия (в отличие от неприятельских) росла и насчитывала теперь около 20 тысяч человек – вполне достаточно, чтобы за короткий срок вышвырнуть оккупантов прочь. Однако если прежде ею руководил герцог Алансонский, восхищавшийся Жанной и безоговорочно принимавший каждое ее решение, то теперь верховное командование оказалось в руках короля. Это очень быстро сказалось на изменении тактики ведения войны.

Карлу VII армия не была нужна: неприятельская угроза стала казаться довольно призрачной, а если бы король Франции вздумал вторгнуться в Англию, его могучая армия, не желавшая войн на чужбине, мгновенно развалилась бы. Тем не менее начинать свое правление с таких непопулярных мер, как открытое прекращение боевых действий и роспуск народной армии, которая даже не просила жалования, король не был готов. Для этого ему требовался повод. Поэтому было принято единственно возможное в той ситуации решение: начать поход на Париж. Эта мера позволила также занять Жанну и погасить недовольство девушки, вызванное тем, что ее не отпустили домой по завершении миссии.

В столице Франции в это время находился только двухтысячный гарнизон бургундцев, а англичан почти не было. Историки едины во мнении, что прямая атака на город быстро привела бы к его взятию.

Однако прямая атака тогда не состоялась. 21 июля армия покинула Реймс, но направилась не на Париж, а к северу от него. Один за другим города заявляли о своей лояльности новому королю Франции: 23 июля – Руси, Ванн, Лан, Суассон (далее армия направилась на юг); 27 июля – Берне (пленены 160 человек) и Шато-Тьери, 1 августа – Монтмирай, 6 августа – Провен (затем снова на север); 7 августа – Куломье, 10 августа – Ла-Ферте-Милон, 11 августа – Крепи-ан-Валуа. До 15 августа свыше 40 крепостей и укрепленных городов, включая мощные крепости на Уазе – Компьень, Шуази, Суассон, – без боя перешли на сторону короля Франции.

Ситуация по-прежнему изменяется в пользу французов, но теперь о молниеносной войне нет речи. Тактика короля более похожа на припугивание герцога Бургундского – дескать, побыстрее принимай мои условия перемирия, а то все отберу. Результатом стало перемирие на 15 дней, заключенное в Шато-Тьери то ли в конце июля, то ли в первых числах августа. Это было довольно странное перемирие: королевская армия продолжала принимать капитуляции городов и крепостей, принадлежавших еще недавно Бургундии, а последняя получила право на защиту Парижа от французов. Зачем же защищать, от кого, если военные действия прекращены?