— Неземной радости, надеюсь?

— Кое-что еще. Как будто плыву на льдине в разгар ледохода: то ли к берегу прибьется, то ли расколется под ногами, то ли унесет в океан, то ли перевернется и утопит… И ни на минуту не расслабишься!..

Он осекся — видимо, разглядел, как изменилось выражение моего лица.

— А я, между прочим, к вам сюда не ломилась, — медленно, тихо и раздельно проговорила я, пытаясь отстраниться, — и никого не заставляю терпеть мое присутствие! Пусти!

— Ты что, обиделась?

— Нет, почему же, я просто счастлива узнать, что, не успев нарисоваться на горизонте, уже достала всех и вся, а ты, бедненький, так и вовсе ни днем, ни ночью покоя не знаешь! — Мое лирическое настроение будто из брандспойта смыло. — Как только жив до сих пор!.. Отпусти меня!

— Ты не поняла — я же совсем не о том говорил!

— Где уж мне, убогой! Кстати, со слухом у меня все в порядке! — Я вперила стылый прищуренный взгляд в его тут же потемневшие глаза и прошипела сквозь сжатые зубы: — Убери руки!

Он молча подчинился. Я соскользнула с лежанки, завернулась на ходу в одеяло и ушла в дальний угол к еще теплой печке, где устроилась к нему спиной на широком чурбачке, заменявшем табурет. Мне было прекрасно видно, что Дин сидит на краю постели, опершись локтями о колени и запустив обе пятерни в растрепанные волосы. Я раздраженно тряхнула головой и отключила «зрение» — была нужда на него «смотреть», потом еще глазами маяться!..

В тягостной тишине было слышно, как за стенами нашего временного пристанища гудит усилившийся ветер, пытаясь выбраться из переплетенных лап густо растущих елей и сосен. Дин бесшумно встал, набросил одеяло, подошел и уселся на пол возле меня, скрестив ноги. Меня по-прежнему интересовало лишь количество и расположение сучков, когда-то росших на стволах, которые потом стали частью сруба.

— Пожалуйста, выслушай меня!

Я пожала плечами: говори, кто тебе мешает?

— У меня и в мыслях не было сказать что-то для тебя обидное! Ты ведь настолько непохожа на других, что трудно угадать, как отреагируешь даже на самые простые слова или поступки… как сейчас, например!

Я невольно усмехнулась — знай наших! А кто сказал, что будет легко?!

— Вот я и промахиваюсь время от времени. — Он осторожно поправил на мне сползший край одеяла. — А то, что ты держишь нас в напряжении, так это как раз на пользу. Сегодня в лесу ты здорово подловила меня на небрежности — я недооценил тебя как противника и не учел твоих способностей, так что за хороший урок с меня причитается! — Мое насмешливое фырканье он расценил как добрый признак и закончил уже увереннее: — И жив я до сих пор твоими заботами врагам назло! Ну не молчи, лучше запусти в меня чем-нибудь, выругайся покрепче или по шее дай, что ли!

— Чересчур много чести! — Рычания, впрочем, в моем голосе уже не было. В самом деле, хватит пыхтеть и показывать кузькину мать — на следующий раз ничего не останется. Но не в моем характере так быстро сдаваться.

— Тогда вот подушкой стукни!

— Была охота шевелиться! — Я даже не стала отпихивать предложенное орудие возмездия, только плечом повела.

— Ну хоть посмотри на меня!

— Если бы что-то новое увидеть!

— В смысле?! — не на шутку озадачился принц.

— К примеру, отросло бы у тебя еще несколько рук, или крылья, или… ну я даже не знаю!

— Нет. — Высочество грустно покачало головой, вставая и запахиваясь в одеяло. — Здесь просто я, такой же, как и прежде.

— Но ты в состоянии придумать хоть какое-то развлечение для девушки? — Я все-таки соизволила повернуться.

— Может, из магии что-нибудь?

Он обрадованно подхватил меня на руки, легонько подбросил раз-другой (я только тихо пискнула, опасливо косясь на ближайшую потолочную балку) и унес на лежанку.

— Начинай, а там посмотрим!

Я уютно устроилась у стены и заинтересованно приподнялась на локте.

Начал он с того, что, щелкнув пальцами, закрутил несложный пасс, отгораживая нас от окружающего мира мерцающим куполом, непроницаемым для посторонних глаз и ушей…

Дни мелькали подобно спицам в бешено крутящемся колесе. Настолько насыщенного графика у меня в жизни еще не было! Я начисто потеряла счет времени, отмечая течение оного разве что по каким-либо событиям. Так, например, когда с Ворха сняли последние лубки, все дружно посчитали это вполне достойным поводом для очередных посиделок «за фляжкой киселя». На сей раз леший пришел не один, а с лешачи… леши… знать бы еще, как она правильно называется! Впрочем, как ни назови, а «вторая половина» была ему под стать — и ростом, и фигурой, и шириной плеч. Крупное лицо с правильными чертами, густые сросшиеся брови, волевой подбородок наводили на невольные мысли о ежовых рукавицах и коротком поводке, причем, судя по всему, Дхоорна это все вполне устраивало. Неожиданную легкую нотку в суровый облик Лхаанны привносила россыпь мелких веснушек на скулах, а длинная волнистая коса толщиной с мою ногу, не меньше, закрученная короной на ее гордо посаженной голове, последовательно повергла меня в состояние изумления, восхищения и почти черной зависти — правда, ненадолго.

Внушительная во всех отношениях супружеская пара солидно разместилась во главе стола, накрытого совместными усилиями, а после первой же фляги «самодура» некоторая натянутость и принужденность, имевшие место вначале, исчезли окончательно и бесповоротно, и общение пошло совсем по-семейному.

Расходились уже на рассвете, как следует потрудившись над осуществлением хорошо продуманных творческих планов по истреблению угощения, излив душу в песнях и обстоятельных разговорах «за жизнь». Испытующий взгляд проницательных мшисто-зеленых глаз благоверной нашего Дхоорна не раз и не два чуть было не заставил меня невольно поежиться, но я продолжала пить, петь и поддерживать беседу и даже ни разу не поперхнулась, хотя смущаться до такой степени давненько не приходилось.