Шрифт:
Белдо редко видел Гая таким раздраженным. Дионисий Тигранович подумал, что дело пахнет керосином. Он схватился за сердце и стал разваливаться на глазах. С трудом дополз до дивана и опрокинулся, царапая ногтями обивку.
– Я очень старый. У меня нету сил… А мое давление? Знаете, что ощущает человек с пониженным давлением? – стонал он.
Гай разглядывал его с холодной издевкой:
– В прошлый раз вы жаловались на повышенное давление! Записывайте свои показания, Дионисий Тигранович! Я выдаю вам псиос на весь ваш форт! Изрядную часть его вы прикарманиваете. С чего бы вам страдать?
– Ах, если бы вы знали!.. У меня изношенный организм! – пролепетал Белдо.
– Так напрягите вашего опекуна! Пусть подлатает!
– Что вы, Гай? Что вы? Мой опекун… он попросит чего-нибудь взамен! – привставая и озираясь, точно их могли подслушать, пролепетал Белдо.
– А… так вы еще и торгуетесь? Ну хватит! Будем искать змейку! Где девчонка? Пора выпотрошить ее мозг!
Белдо перевернулся на спину и стал вытряхивать из пузырька желтые таблеточки:
– Вы про Элю? Она у Долбушина! Альберт забрал ее вчера.
Гай взял со столика пшикалку, брызнул себе на ладонь и с интересом понюхал. В комнате запахло дезодорантом. Чуткий Белдо верно уловил, что про девчонку Гай знал и без него. Обычный его метод: получать одни и те же сведения из разных источников, а после сопоставлять.
– Как тесен мир! Как девчонка, так обязательно у Долбушина! Никогда не слышал, чтобы девчонка была у Тилля или у вас, Белдо! В чем дело, Дионисий? Опасаетесь, она очнется и доест вашу конфетку?..
Белдо меланхолично ковырялся с пузырьком.
– Мне сказали, будто Альберт приставил к девчонке Тлена.
Гай одобрительно приподнял края рта.
– Ну хоть что-то! Кстати, у меня тоже есть новость!
Белдо несколько замедлился с таблеточками. Опасался прослушать.
– Мой опекун убежден: змейка размывает сознание шныра. Скоро она позовет его, и он откликнется на зов. Пусть не с первого раза, но придет к хранилищу. Там она убьет его и откроет ворота. Хотя, надеюсь, у нас получится забрать змейку раньше и передать кому-то из своих. Так будет безопаснее.
– Как мы ее заберем? Мы не знаем, у кого она.
– Мы – нет. Но эльбы ощутят ключ, когда шныр пойдет в нырок. Они закроют болото, и… шныру придется вернуться. Нам останется только следить, кто из шныров не сможет пройти на двушку.
– Закроют болото? Разве такое возможно? – жадно спросил Белдо.
– Надолго нет. Но эльбы заполнят проход липкой пеной, они способны выделять ее, и тоннель будет казаться закрытым. Пег откажется нырять, и шныр вынужден будет вернуться. А мы будем его ждать…
Гай потянулся, закинув назад руки. Черные кудри блестели. Порой люди пугались: они окликали юношу, а к ним оборачивался пожилой мужчина со складчатым, в приспущенных бугорках лицом.
– Но отвлечемся немного от змейки… – весело произнес Гай. – Порадуйтесь со мной немного, Дионисий Тигранович! Вы же знаете, что Тилль следит за Долбушиным, а потом присылает мне распечатки?..
– Ах! Какой цинизм! – фальшиво ужаснулся Белдо, параллельно соображая: не намекает ли Гай, что берсерки Тилля следят и за ним тоже.
– В последней распечатке сообщалось, что Долбушин ездил в Копытово и сидел там в машине. Надеялся, как видно, встретить свою дочь, если она пойдет в магазин.
– Родительские чувства! – шмыгнул носиком Белдо.
– Вероятно. Я, признаться, часто думаю: почему пророчество Круни связано именно с дочерью Альберта? В чем логика двушки, в конце концов? Она странная девушка. То жалела птичек и зверушек, то устраивала дикие истерики. Утром ей не нравились устрицы и черная икра, а вечером ела черствый хлеб и спала на полу.
– Типичная шизофреничка! – с бабьей интонацией сказал Белдо.
– Не завидуйте, Дионисий!.. Еще она занималась легкой атлетикой. Пятое место по Москве в беге на три километра. Но от дома до школы ее возили на машине. У нее, видите ли, уставали ноги пройтись десять минут пешком.
– Она училась в школе?
– О, да!.. Но это такая школа, где в классе пять человек, а учитель ходит на цыпочках. Наш дорогой Альберт сильно навредил своей дочке, пытаясь давать ей только самое лучшее… Счастливо, Дионисий Тигранович! Все хорошее рано или поздно заканчивается. Наше общение в том числе.