– Ее… отключили, да? – спросила она, слыша свой голос со стороны. Сознание опаздывало за событиями.

– Кто вы такие?

В палату заглядывала темноволосая медсестра – та самая, мимо которой они проскочили. У нее было лицо феи с отпиленными крыльями – доброта под вечной мерзлотой недоверчивости.

– Мы врачи! – сказала Рина.

Фея с отпиленными крыльями насмешливо разглядывала детский костыль в руке у Родиона и треснувший у него на спине халат.

– Марлевые повязки надевают белой стороной внутрь, врачи! – сказала медсестра и серьезно предупредила: – Уходите! Иначе вызываю охрану!

– Хорошо-хорошо! – Рина поспешно схватила ее за рукав. – Мы хотели узнать: где девушка, которая тут лежала? Скажите, и мы уйдем!

Медсестра скользнула взглядом по Рине, посетила глазами вывернутую повязку Родиона и успокоилась взглядом на Мамасе.

– Забрали ее, – ответила она устало.

– Кто забрал?

– Тип какой-то приезжал сегодня днем. Важная, должно быть, шишка!.. Заведующий отделением попытался с ним спорить, так он зонтом своим в пол как стукнет!.. Взяли ее, на свое оборудование переключили и увезли.

Афанасий десять минут прождал Гулю на «Красных Воротах», полчаса на «Таганке» и, наконец, около часа у кошмарной головы Маяковского на «Лубянке», напоминавшей отрезанную голову профессора Доуэля. И все это ожидание он перенес без малейшего внутреннего ропота.

Рядом с головой Маяковского, пошатываясь, стояли два юных человека – ровесники Афанасия. Один все время заваливался, причем в самую непредсказуемую сторону. Нос у него был разбит. На спине – следы подошв. Товарищ поднимал его, прислонял к стене и напутствовал:

– Ты, главное, Витек, держись, а то заметут!..

И Витек держался, закусив губу, точно его должны были расстрелять. Афанасий смотрел на них вначале брезгливо, а потом, случайно увидев в витрине свое осуждающее отражение, подумал:

«Вот я такой весь якобы положительный, а начнется война, и они – уж не знаю с чего – возьмут да и кинутся с гранатой под танк. А я, весь такой благородный, хитрить, может, буду, трусить и вилять. Мало ли какая гадость во мне поднимется? Так что я тогда сейчас волну гоню?»

Некоторое время спустя молодые люди уплелись навстречу дальнейшим приключениям, Афанасий же остался ждать Гулю и мерзнуть. Он переминался с ноги на ногу, согреваясь, шевелил пальцами, и попутно соображал, где ближайшие зарядные закладки.

Пожарная машина на ул. Вавилова;

Будка во дворе старого дома за Садовым кольцом;

Вышка с подзорной трубой в Серебряном Бору;

Заброшенные швартовочные площадки на Москве-реке, похожие на бетонные ступеньки, в обмелевшем рукаве в Строгине.

Еще где-то во дворах есть старые качели. Если поднести нерпь к бетонному основанию, она засияет так ярко, что ослепит секунды на две. Вот только дорога к качелям бестолковая. До нотариальной конторы, затем в подворотню, потом вдоль забора у сберкассы и за гаражи. Да где же эта Гуля?

Афанасий подпрыгнул, надеясь согреться. Он достаточно знал Гулю, чтобы требовать от нее в нужное время оказаться в нужном месте.

Сознание у Гули было порхающее, мотыльковое. К примеру, сегодня все получилось так: Гуля честно стремилась на «Красные Ворота» и из дома выехала вовремя, но по пути вспомнила, что собиралась купить билеты в театр. Не добравшись до касс, спохватилась, что ей нужен самоучитель живописи, и помчалась в книжный. До книжного она почти добралась, и даже увидела издали его красные буквы, но тут из подворотни на нее, предательски подкравшись, напрыгнуло кафе. В кафе она вновь вспомнила про Афанасия, но уходить было поздно, потому что она сделала заказ. Одним словом, виновата во всем оказалась официантка, которая ползала как улитка.

– Бедненький! Замерз! У тебя такой красненький, такой жалкий носик!.. – запричитала Гуля, бросаясь к Афанасию.

Смешная, маленькая, одета она была в обычном своем капустном стиле. Из-под короткой курточки торчал длинный свитер, из-под свитера – юбка, из-под юбки – шерстяные гетры разного цвета.

– Спасибо! Так и было задумано! – скромно поблагодарил Афанасий и сдернул с перерубленной шеи Маяковского свой длинный шарф.

– Ты дуешься, мой принц! Не дуйся! Я же тебя люблю! – Гуля схватила его за руки и стала дуть ему на пальцы.