— Назвать не назовешь — а на деле? — остро глянул тот и сразу же отвел глаза, сам несколько смутившись, кажется, резкостью своею. — Оно ждать не любит…

— Всякому делу идея прежде нужна.

— Вы ведь агроном, я знаю… ну, по образованию? Так вот, мелко мы пашем, не на всю глубину коллективного сознательного, бессознательного в особенности. Ну, политическое там, социальное, культурное тоже — на вершок, от силы на два. А надо бы на весь сошник, в подсознание бессонное… Да это мы спим, но не оно. Все помнит оно, знает, чувствует, и это там совесть человеческая живет, там гнездится предчувствие вышнего, неисследимого в благой безбрежности своей…

— Минующего нас, недостойных. Пренебрегающего, это если мягко сказать. В религиозное, значит, грубо говоря?

— Да. Но ведь не даст упырь этот. Да и сами-то вы не совсем готовы.

— Вместе с Леонидом Владленычем…

— В чем и печаль моя. А чуть упустите, он и газетку наизнанку вывернет, чертовой стороной… ну, это я так, заговариваюсь, не обращайте внимания. Всякое мерещится в мерзкой мути нынешней, инфернальной…

А упустить нельзя, это он прав.

Вечером, в десятом часу уже, решился, набрал домашний номер Воротынцева. Ответил женский глухой и усталый какой-то голос — жена, должно быть, — и он назвался, спросил. «В командировке он, должны бы знать…» — вовсе уж устало сказала она, безнадежно вздохнув, Иван только и успел, что извиниться еще раз, как трубку положили. Драма семейная, более чем знакомая? Более чем…

И тут же позвонил Карманов — из типографии и, как можно было сразу понять, изрядно принявший на грудь:

— Слушай, набирал же тебя и туда, и сюда, а ты…

— Был я — и там и сям… Как с тиражом?

— Докатываем. Слушай, как ты догадался? Было. Прихожу — а нашу, по графику, линию печатную того… на срочный заказ какой-то. Строжайше от начальства, понимаешь? Я туда, сюда, тык-мык — не прохонже. Я в цех соседний тогда, а там смена шаляй-валяй, груши околачивают мужики. Катнете, говорю? А чё бы и нет, говорят. Начальство смылось уже, ну я и… поставил. Нет, ну как догадался?

— Тут догадаешься… — только и сказал Иван. — Ладно, молодцом. Полсотни с собой захвати, в редакцию, остальное утром вывезем, само собой, как всегда.

Наутро уже и Федору Палычу не дали вывезти тираж: разборки, дескать, там какие-то с рабочими, начальнички орут, нервные, накладные не подписывают…

— Ну и дьявол с ними, — с легким сердцем сказал он шоферу, — к вечеру заедешь — отдадут, никуда-то не денутся; а пачку к Воротынцеву успел от Николая завезти? Вот и ладно, отдыхай пока…

С Воротынцевым и утром поздним не удалось связаться — по городу в разъездах, известила Елизавета, но даже и не сказал, когда будет; к заседанию, наверное. Пришлось звонить Народецкому, переслав ему заодно по факсу интервью с Абросимовым. Тот успокоил: встречались, полностью в курс Леонид Владленович введен им, копию статьи ему Елизавета Васильевна передала, а тут как раз и газету подвезли… нет, оперативно сработали вы и весьма кстати, улика веская. И возымеет, будьте уверены.

Что возымеет, он не сказал, и теперь можно было передохнуть наконец, и текучкой заняться… милое дело — текучка газетная обыкновенная, без всяких таких решений уже решенного; как ни надоело, а привык, вжился же. Утри, как бывало когда-то, сопатку и займись своим, сказать правду, нелюбимым делом; и другого у тебя, похоже, не будет уже.

Очередной номер складывался тоже, материалы подпирали друг друга, дополняли, выстраивались в единое — нет, Михаил Никифорыч, никак не пустое наше слово, пусть на два вершка, а пашет, скородит, иначе и вовсе слежится эта самая почва народная, зачерствеет до быдлости, сорняком позахватится, забьется. Без слова никакого дела не бывает, даже и у старцев-аскетов безмолвствующих: хоть два их в молитве Иисусовой, а есть. Ну а глубже — как, даже если и захочешь? Не газетное дело это, все те «сошники» поломаешь…

И, легок на помине, Сечовик стремительно вошел, злорадно как-то раздраженный, газету перед ним положил, ладонью прихлопнул:

— Вот-с, полюбуйтесь на союзничков!.. По дороге сюда купил свежачок, только что вышла… Чем, думаю, дышат? А они… Нет, вы посмотрите — в «подвале», да!

Иван по шрифтам и самой верстке сразу узнал родимую некогда «партянку»; а внизу статья «„Прихватизаторы“ в действии!» — того самого Надеждина. К ней добавлен был короткий, но злой комментарий редакционный уже в адрес недальновидных заправил концерна…

— Опоздали, — пренебрежительно сказал он, в сторону отодвинул газету, — выстрел-то холостой уже… что ж, тоже впишем в актив. Но вот кто это протащил там? И почему б опроверженье туда не послать, а? Поговорите с Абросимовым.

— Позвоню. А это — Левин, кому еще… Но какая контра под боком!

— Пусть они так и думают, что под боком. И подольше.

Нет, сказал он себе, они так уже не думают, не обольщайся. Все понял Левин, и еще больше и четче поймет хозяин его, в открытую дело пошло, считай. И не важно уже, кто Неяскину в зубах принес статейку эту, хотя… На часы глянул: время к обеденному подходило, почему бы не перекусить? Столовка в редакционном здании «партянки» была неплохой и до сих пор сравнительно дешевой, он порой заглядывал туда. И не позвать ли пообедать вместе старика Романыча, с незапамятных времен отделом корреспонденций и писем заправляющего, все и обо всем знающего в редакции и к Базанову всегда некие симпатии питающего? А вот и позовем, позвоним, у старика как раз «адмиральский час» назрел, повыспросить не мешает.