— Как, а того же Владимира Георгиевича?

— Да?! Но он-то ни полслова нам об избрании…

— Совсем ничего? Ах, Владимир Георгиевич…- Загадочная, тонкая опять усмешка появилась на губах Народецкого. — Ах, адвокатский барон!.. И что за пристрастье к секретам полишинеля, однако, не понять… всё-то у него тайны, всё-то он роет-кроет. Список-то отнюдь не конфиденциален. Как, впрочем, не формальны и права члена правления, весьма немалые… Ну, отнесём это за счет природной, родовой… э-э… конспиромании Владимира Георгиевича — ментальность, что с ней поделаешь. Архетип. И как вы, сошлись-сработались?

— Да он, собственно, и не работает в газете, вы же знаете. Колонку ведет, рубрику — вполне зубастую, нас устраивает. И как советник, дельный порой.

— Ну, а теперь он в ранге не ниже посланника, — пошутил не без важности Народецкий, — так что хочешь не хочешь, а придётся с ним обращаться согласно статуса и политеса, сугубо осторожно… да, осторожней. Впрочем, посланник — это ещё не наместник. Вы меня поняли, надеюсь.

— Да мы всегда это знали. Но, как я понимаю, наше финансирование, тем более с учетом инфляции дурной…

— Пусть это вас нимало не беспокоит, Иван Егорович. Какая вам разница, с какого счёта получать на свой? Дело не в деньгах, дело даже не в их количестве, инфляцию мы, как видите, учитываем… что — количество, тем более в деревянных. Нет, на политику всё замкнуто сейчас, на идеи; а нам надо, чтобы это русская была идея. Без коммунизмов и всяких либерализмов, накушались этих измов…

Важничал Народецкий, подавала недавний, и не мешало сбить бы малость гонор ему, но говорил-то, конечно, от имени и по поручению, несмотря на случайность встречи этой, выдерживал заданную генеральную линию… знаем давно, нагляделись. Но и заморочки юридические, по снисходительному отзыву Мизгиря, развязывать умел уже, не отымешь.

— И как вы тогда расцениваете — в этом смысле — газету? Нынешнюю, как она сложилась?

— Неплохо, я бы сказал, хотя не сторонник резкостей и некоторых аффектаций, даже эпатажа намеренного… Уровень интеллектуальный более или менее держите, как это ни трудно в политическом, уж прямо скажем, издании. Ну, а красный рефлекс… Я понимаю, он неизбежен, хотя бы в силу сравнения с недавним еще, советским прошлым… — Он встал, заботливо отряхнул себе плащ, на часы глянул — статный, из сердцеедов по виду, если бы хотел и мог «сторонником» этого быть. — Я бы одно, может, посоветовал…

— Что, интересно?

Кому неинтересно было, так это дочке: сначала по очереди переводила осмысленные вполне, светлые как талые ледышки материнские глаза, всякий раз на говорившего; а потом наскучили они ей, на облаках пыталась задержать, собрать взгляд, на ветках, густо усаженных почками, которые всё дергал и качал влажный ветер с реки; и завозилась, нежно закряхтела — то ли «подмокла Фёкла», то ль уже проголодалась, давненько они из дому.

— Хотелось бы о местных русских, да, кстати, и татарских предпринимателях и купцах читать побольше — до семнадцатого, разумеется. И особо — о финансистах наших: дело это, вы должны понимать, тонкое, проще простого спекуляцией всякого рода, ростовщичеством увлечься, от домостроительных нужд уйти, нежели о насущном печься, об экономике реальной, производящей… вы поняли мою мысль?

Да уж куда нам понять — тем более, что и мысль эта не твоя, скорее всего, ты бы и на процентный жирок с банковских продаж и займов не отказался жить, мальчик… Но мгновенное это раздражение как-то всё же соседилось в нём, уживалось ещё с начальным расположеньем к этому покладистому, в общем-то, спецу… пусть попузырится, лишь бы на дело работал. Да и рубрика новая, кстати, не помешает — нет, как раз поможет, прикрытием послужит более широкому политическому манёвру газеты, от самих попечителей прикроет тоже… так? Так.

— Спасибо, я оценил, — сказал он — самую, может, малость небрежно сказал, заигрывался всё-таки мальчик; и тоже встал. — Материалы, сведенья всякие найдем, я думаю, а вот с теоретической, идейной частью… Современный — сравнительный — комментарий тут ведь куда важней, полагаю, чем прошлое само по себе, чем события, лица там, факты, не так ли? — Чёрные красивые брови нахмуривший, думающий, Народецкий в знак согласия наклонил голову. — Не взялись бы вы эти комментарии сделать — попозже, когда соберём, представим вам сами материалы? Толково может получиться.

— Пожалуй, — согласился тот, подал руку. — Но я подумаю. Рад увидеть был, пообщаться.

— Я тоже. Заходите к нам, Слава. У нас и кофеёк хороший найдется всегда, угостим.

Это он уж совсем по-свойски сказал, как бывало раньше: перебьётся именем без отчества пока, нам и одного шефа достаточно. И увидел, как опять было нахмуриться хотел, но передумал и вежливо улыбнулся Народецкий, мимо глядя:

— Благодарю, возможно и зайду…

Предупреждать они взялись — о чём? Могли бы, в конце концов, и прямо сказать, зная уже его склонность к прямой постановке всех и всяческих вопросов и, по всему если судить, доверяя ему. Нет уж, решайте свои нестыковки и трения сами. И какие, казалось, могут быть проблемы у несомненного хозяина большого и теперь вполне налаженного дела с бродячим юристом, как однажды аттестовал иронически себя Мизгирь, — теперь, выходит, барон вроде цыганского? Нет, не для бродяжек правление банка, поддержку откуда-то имеет, от членов-соучредителей самих, скорее всего, или сверху откуда-то, и скромность его тут и смиренье паче гордости, надо всё это иметь ввиду. Впрочем, чего-чего, а гордыни своей незаурядной Владимир Георгиевич Мизгирь и не скрывал никогда, даже настаивал на ней при надобности — и, видно, она того стоила.