Коллинз слегка улыбнулся.

— Неплохо придумано, Сэм. И ведь почти сработало. Но в этом розыгрыше выпало число, означающее, что все забирает казино, — для тебя это и впрямь двойное зеро. [4]

— Где я ошибся?

— Во-первых, ты слишком часто ко мне подходил, и это меня насторожило. А под конец ты спросил, сможет ли старик добраться до мотеля.Однако девушка сказала мне, что они остановились в отеле«Фламинго». Я понял, что дело нечисто. А когда я открыл твой кассовый ящик и увидел фальшивые деньги, все стало на свои места.

— Что вы собираетесь… со мной сделать?

Коллинз пожал плечами.

— Ничего. Завтра можешь выходить на работу. — Сэм недоверчиво посмотрел на него. — Видишь ли, Сэм, если ты не совсем сумасшедший, ты никогда больше не попытаешься меня обмануть. А мой святой долг перед невадским игорным бизнесом состоит в том, чтобы не позволить тебе работать на кого-нибудь еще.

— Но… как же восемнадцать тысяч фальшивых долларов, с которыми вы остались?

— С чего ты это взял, Сэм?

— Я же сам видел, что Викки поменяла чеки до того, как вы открыли кассовые ящики. Она ушла из казино с настоящими деньгами!

— С чего ты взял?

— Я… я вас не понимаю.

— Поскольку твое поведение показалось мне подозрительным, твойящик я открыл на десять минут раньше обычного. Ты тогда был в комнате для крупье, а потом в баре. Я позаботился о том, чтобы твои друзья покинули казино с теми же восемнадцатью фальшивыми тысячами, с которыми они туда пришли. — Коллинз открыл дверцу автомобиля и вылез наружу. — Спокойной ночи, Сэм. До завтра.

С этими словами самый проницательный человек в Вегасе хлопнул дверцей и зашагал в темноту.

Сквозь шум грозы доносились старческие вопли, дребезжащий крик из чьего-то беззубого рта.

Рой Макальбин, молодой человек среднего роста и слегка располневший, достал из кармана пальто сигарету и оперся на перила веранды. Дождь лил, как из ведра, едва не попадая ему на спину.

— А это еще что, доктор Казуэлл?

— Я не доктор, мистер Макальбин, — ответил Казуэлл, худой мужчина средних лет, стоявший на коврике прямо перед дверью административного здания.

— Ладно, мистер Казуэлл, чего это старик вон в том домике так разоряется?

Не переставая тереть левой рукой стеклянную дверную ручку, Казуэлл нахмурился.

— Мистер Макальбин, я вполне могу понять, что как журналисту, пускай независимому, не связанному с каким бы то ни было конкретным изданием, вам свойственно любопытство. Но я не могу отвечать на все вопросы, какие только приходят вам в голову.

— Вы, наверное, и не психолог?

— Нет, лично я нет, но у нас в Пэксвилл-вудз имеются как квалифицированные врачи, так и соответствующий штат психологов.

— И еще у вас имеется один из самых известных художников-примитивистов Америки. — Макальбин пыхнул своей сигаретой с фильтром и отер пальцами влажные пухлые щеки. — Бабулей Гудволлер многие интересуются, мистер Казуэлл.

— Да, нам это известно, мистер Макальбин, — согласился Казуэлл. — Однако мне непонятно, почему вы говорите это с такой странной интонацией.

— Что ж, я вам объясню. Мне любопытно, почему это три месяца назад Бабуля Гудволлер перебралась из своей квартиры в Пэксвилл-виллидж сюда, к подножию холма. Мне хотелось бы знать, почему она сейчас помещается в Пэксвилл-вудз, в коттедже, куда никого не пускают. Я хотел бы взять у нее интервью.

— Да, я так и понял, как только вы представились, — ответил Казуэлл. Он перестал тереть дверную ручку и подошел к Макальбину. — Пэксвилл — чудесное место для престарелых. Там, вверх по склону, за перелеском, располагаются домики и жилые блоки, где наши старики — кто поодиночке, кто парами — проводят осень дней своих в покое и комфорте. А здесь, внизу, где расположена больница и коттеджи, у нас, как вы догадываетесь, зона для наименее здоровых пациентов. Мы даже устроили в нескольких бунгало отделение интенсивной терапии.

— Значит, Бабуле нездоровится?

— Бабуле уже девяносто лет. Она, как вы сами сказали, выдающаяся американская художница. Для нас было честью, когда почти пять лет назад она решила переселиться в наш только что появившийся пэксвилльский комплекс. Она очень стара, мистер Макальбин. Она нуждается в постоянном уходе. Она не в состоянии давать интервью.

— Но она все еще пишет?

— Да. Бабуля сохраняет творческий потенциал и по-прежнему весьма плодовита. Если зайдете в любой из художественных салонов в Пэксвилл-виллидж или в Бримстоунскую галерею, вы увидите там ее последние работы. Подлинники на холсте маслом для независимого журналиста, возможно, и дороговаты, но там вам вдобавок предложат сколько угодно поздравительных открыток и репродукций.