Шрифт:
— Шевели заготовками!
— Тяжёлый, зараза. Да быстрее шевели ногами, урррод!
Весь путь, который занял не меньше часа, Иван постоянно шёл наверх. По какой-то невероятно длинной лестнице. Ноги постепенно ожили и вспомнили как это — ходить, да и бок уже не так болел, но монотонное и однообразное движение было настолько утомительно, что Ваня потихоньку заснул. Он переставлял ноги и спал, как самая настоящая боевая лошадь.
Ване снился институт и посвящение первокурсников в студенты, которое по обыкновению проходило с обратной стороны Медеуской плотины, на дне гигантской противоселевой ловушки. А самое интересным в этом сне было восхождение по лестнице на эту самую плотину. Сон был каким-то уж очень натуральным — босые ноги с каждым шагом болели всё сильней.
— Быр-быр-быр-быр!
— Мммм?
— Ты чё, урод, спишь что ли?
Мощный тычок в спину придал ускорение, которое плавное перешло в падение.
Уффф! На охапку сена. Фууух! Прелого и вонючего.
Маляренко чихнул и проснулся.
— Развяжите меня, козлы! И попить дайте! И вообще, я требую адвоката!
Секундная тишина взорвалась оглушительным смехом. Смеялось человек шесть или семь и их смех отражался эхом со всех сторон.
«Пещера»
— Развяжите его. И дайте ему напиться. — Властный голос отдал команду и гогот мгновенно смолк.
Перед Иваном, в сумраке пещеры, стоял невысокий человек в кожаных доспехах и с факелом. Больше Ваня ничего разглядеть не успел, потому что этот человек сунул факел почти что ему в лицо. От яркого огня глаз сразу ослеп. Человек с факелом хмыкнул.
— Так вот ты каков… ну что ж — обживайся. Это теперь твои апартаменты.
Перед самым носом Вани заскрипела и гулко грохнула тяжёлая дверь.
Глава 6
В которой Ваня приходит к выводу, что белорусские партизаны — это очень крутые мужики и ему до них далеко
Длинный кожаный трос, сплетённый из множества ремней, засвистел, обтирая край деревянного рельса по которому, ускоряясь, бежала тележка и планер начал набирать скорость. Тяжёлый груз ухнул в пропасть, тележка с крюком улетела следом за ним, а огромная птица, величественно расправив крылья, как-то очень медленно взмыла в небо.
— А-аа-а!
Все семьсот шестнадцать жителей посёлка одновременно с восторгом выдохнули. Взлетел! Птица приподнялась на пару секунд над обрывом и с бешеной скоростью рухнула вниз, скрывшись за краем плато.
— Аа!
Толпа в ужасе качнулась к обрыву.
— Стоять! Стоять! Всем стоять! Ни с места!
Полковник упёрся в ближайших людей и остановил их. Толпа замерла, а потом взорвалась новой порцией ликующих криков — планер вынырнул из пропасти и как парящий орёл взмыл вверх.
— Папка! Он летит! Летит!
Четырёхлетний карапуз Сергей Константинович Кольцов прыгал на шее отца и махал руками.
— Папка, а дядя Вова мне разрешит полетать? Я тоже хочу!
— Разрешит сына, конечно разрешит.
Мысли первого зама «дяди Вовы», полковника Алексеева, Константина Сергеевича Кольцова были далеко-далеко. В тюремной пещере. В камере одного из заключённых.
Напряжение, возникшее вокруг привезённого им пленника, за прошедший месяц достигло апогея. Вся верхушка Новограда успела на три раза переругаться относительно его судьбы и методов его допросов. Исключением пока был лишь он. Константину хватило ума ни разу, по поводу возможного Разрушителя, не высказаться.
— Забери его. — Кольцов снял с шеи сына и отдал его жене. — Совещание. Идти надо.
«Дядя Вова», с сопровождающими, словно линкор среди стаи рыбацких лодок, уже двинул в штаб. С другой стороны взлётки в штаб шествовал владыка со своей свитой. Вопрос, стоявший на повестке дня, был и прост и сложен и требовал незамедлительного решения.
Костя вздохнул.
— Пойду я.
— Итак, — Алексеев обвёл взглядом собравшихся, — толку — ноль. Так?
— Так. — Отец Илия покачал головой. — Молчит, проклятый. Что мы только не делали…
От взгляда Кости не укрылись мимолётное неудовольствие на поджатых губах Батюшки. Отец Пётр был оччччень недоволен. Да и Матушка как-то странно замерла.
Бывший психотерапевт тем временем, продолжил.
— Мы, конечно, могли бы его быстро выпотрошить… но… Пётр Михайлович запретили-с.
Костя вздрогнул. Это «с», постоянно добавляемое вонючкой-садистом, его достало окончательно и бесповоротно.
— Пытку бессонницей я сам велел прекратить. Испытуемый, после пяти суток впал в пограничное состояние. Бред сумасшедшего нам не нужен, я полагаю?
Полковник коротко посмотрел на отца Петра и Матушку. Та сидела, накинув на голову капюшон своего плаща, и не шевелилась.