Где она сейчас и загорала. Вся штука была в том, что её страшные шрамы, так хорошо видимые на белой коже, при загаре становились почти незаметны, и девушка решила резко сменить свой имидж — из бледного привидения превратившись в знойную мулатку.

Маляренко лениво подумал о том, что ей сейчас ещё жарче, чем ему, закрепил штурвал, устроился в своём роскошном кресле и задремал. До Туниса, по всем расчётам, было не меньше тысячи километров.

«Тысяча делим на десять, это будет…»

На этом мысль у Вани закончилась и он окончательно заснул.

Путь на запад, к африканскому побережью занял не четверо суток, на что рассчитывали Маляренко и Ермолаев, а все десять. Горячий ветер дул в лицо со страшной силой, принося с собой мелкий песок, который постоянно скрипел на зубах и попадал в глаза. Франц почти не появлялся на палубе, наглухо задраив вход в машинное отделение и дополнительно укрыв механизм шторой из куска брезента. Немец за эту неделю похудел едва ли не вдвое, он буквально высох и если бы не ночные купания в море, кто знает, выдержал бы он этот переход.

А потом всё внезапно закончилось. Впереди показалась тонкая серая полоска земли, от края и до края горизонта, а проклятый южный ветер стих. И хотя жара никуда не делась, стало намного легче. Во всяком случае, теперь весь экипаж проводил день на палубе под навесом, регулярно прыгая с верёвкой за борт. Освежиться.

Самым страшным после жары была… скука.

Анекдоты, рассказываемые за ужином, давно закончились. Карты и шахматы не спасали и в свободное от вахт время люди просто валялись на палубе, тупо пялясь в море. На «Мечте» остро не хватало судовой библиотеки и кинозала.

На третий день похода вдоль африканского берега Ивану это надоело, и он объявил об открытии школы морских навигаторов, своим волевым решением записав туда всех. Даже Настю. Даже Ахмеда.

— Через неделю зачёт. Через две — экзамен. Кто не сдаст — того за борт. Всё. Ермолаев — учи!

Потом боцман организовал чемпионат по игре в буру, потом Франц открыл клуб преферансистов, а потом — пошло-поехало. Фантазия у экипажа била через край. Каждый вечер народ развлекался, как мог, иногда даже устраивая небольшие спектакли.

Иван сидел в своём кресле, растягивал губы в улыбке, аплодировал и что-то говорил, но смысл происходящего всегда проходил мимо сознания. Чёрт знает почему, но он чувствовал себя мертвецом на корабле живых людей.

«Ччччёрт! Мертвец!»

Иван вздрогнул и попытался вернуться в этот мир. В этом миру стоял хохот — Виталий Николаевич очень образно рассказывал, как Лом-Али пытался свести ленивого осла с не менее ленивой ослицей. Настя, красная как рак, фыркала, но тоже смеялась.

«Да. Живые. Они живые и будут жить»

Смех снова превратился в неясный фоновый шум, а люди — в размытые серые тени. Иван ещё шире растянул «в улыбке» рот и отрубился.

— Батя, батя… ты чего?

«Чего вы меня трясёте? Не трясите, сволочи!»

Маляренко открыл глаза — вокруг стоял встревоженный экипаж.

— Игорь, всё в порядке. Заснул я что-то.

Ваня попробовал улыбнуться, но получилось это плохо. Оказывается, его рот до сих пор был растянут в улыбке «до ушей «. Мышцы на лице затекли и очень болели. И очень сильно кололо в левой части груди.

Маляренко закряхтел.

— Не дождётесь!

Народ шутку не воспринял, продолжая, всё так же встревожено, смотреть на капитана. Ваня понял, что потребуется ещё кое-что. Он широко зевнул и кивнул головой на далёкий берег, неспешно проплывающий по левому борту.

— А чего, храждане, как вы смотрите на то, чтобы размять ноги? А?

Сухопутные морячки десять секунд молчали, а потом тишину разорвал радостный вопль.

Болтаться в море всем порядком надоело.

Следующим утром «Мечта» подошла к береговой линии на полкилометра и Иван принялся выискивать в Африке хоть что-нибудь стоящее, ради чего стоило высаживаться на берег.

Африка ласкала глаз весёленькой жёлто-оранжевой гаммой с изрядной примесью белого. Ваня долго не мог понять, что же это такое, но затем до него дошло — это была соль. Громадные белые поля соли среди невысоких гор. Часто соляные поля были присыпаны жёлтым песком. Выглядела эта абстракция забавно, но никакого желания высадиться на берег она не вызывала — от Африки хотелось держаться как можно дальше. Финиковых пальм и прочих бананов тоже не было видно. За все дни наблюдений Иван не обнаружил ни единого следа растительности. Даже вездесущие чайки здесь отсутствовали. Над почти чёрными горами изредка кружили какие-то птицы — единственный признак того, что и здесь тоже есть жизнь. Команда посовещалась и дружно решила «что ну её нафиг, Иван Андреевич, и без этой Африки обойдёмся!»