Хлопнула входная дверь, и на пороге комнаты возник невысокий, средних лет сварог, одетый в некое подобие куртки со множеством карманов, штаны из грубой материи и высокие сапоги.

– Пора, – коротко сказал он, внимательно оглядывая людей.

– Вот и ваш проводник, – улыбнулся Арум. – Его зовут Митта, и вы можете полностью на него положиться.

– Что ж, – вздохнул Велга, подымаясь из-за стола и заправляя гимнастерку. – Пора так пора.

Рассвет застал их у входа в узкий лаз на голом каменистом горном склоне.

– Нам сюда, – показал рукой Митта и первым полез внутрь.

– О, черт! – сплюнул Майер и снял с плеча свой "МГ". – Опять под землю. Ненавижу! Что я, крот?

– Жить захочешь, – философски заметил Валерка Стихарь, – еще не в такую дыру полезешь. Вот помню, как однажды в Ростове рвал я когти…

– Хватит трепаться, – прервал его Велга. – Вперед.

Пещера поразила воображение своими размерами. Конечно, тут срабатывал еще и контраст: после узкого и тесного лаза, по которому пришлось долго ползти на четвереньках… Свароги зажгли факелы, но даже их довольно яркий свет не достигал края огромного и гулкого подземного пространства.

– За мной, – махнул рукой проводник, и они двинулись в путь.

Теперь, когда дорога хорошо освещалась факелами, и у них было вдоволь еды, и вел их опытный проводник, идти было намного веселее, но все же Велгу не оставляла мысль о возможной погоне. Он ускорил шаг, догнал Митту и тронул его за плечо:

– Почему вы уверены, что звездные свароги нас тут не догонят?

– Не беспокойтесь, командир, – усмехнулся тот. – Пещера громадна. В сущности, она представляет собой гигантский и чертовски запутанный лабиринт. Даже я не знаю всех его закоулков, хотя хожу здесь десять лет. А уж звездные… Техника у них, конечно, великолепная.

Приборы там всякие… Но здесь им никакие приборы не помогут, можете мне поверить.

– Хотелось бы, – беспокойно оглянулся Алек-сандр.

Отряд двигался плотно – никто не отставал и не шагал стороной, а впереди и сзади солдат шли молодые свароги, каждый второй из которых нес зажженный факел. Где-то в самой середине отряда, между Малышевым и Хейницем, мелькнуло бледное, обрамленное черными волосами лицо Станы. "Вот еще беда на нашу голову, – с неприязнью подумал Велга. – Хотя, с другой стороны… Нет, пленные – это всегда лишние хлопоты и ограничение маневра. Я б отпустил. Сейчас, правда, нельзя – может навести погоню. А что, раньше было можно? М-мда. Как ни крути, а Хельмут прав. Все равно обуза. Не люблю пленных… Вот странно, почему она меня не возбуждает как женщина? Ведь красива же – не отнять. Ноги вон какие. Опять же бедра, грудь, глаза… то-се… Может, потому что инопланетянка? Но если судить по той же "Аэлите" Алексея Толстого, у человека к инопланетянке могут возникнуть вполне нежные чувства. Правда, то художественная литература, а здесь самая что ни на есть реальность, но ведь говорят же, что настоящий талант ошибается редко… Или я просто настолько уже отвык от женщин?" Некоторое время он сосредоточенно размышлял на эту тему, вспоминая своих знакомых противоположного пола в различных ситуациях и положениях, и наконец с облегчением пришел к выводу, что от женщин, конечно, отвык, но не до последней степени. А сержант Стана не возбуждает его потому, что держится слишком холодно и отчужденно и вообще в его глазах является не женщиной, а вражеским солдатом, взятым в плен.

Проход сузился, и свет факелов заплясал на стенах, радуя взгляд разнообразием красок. Подошел Дитц.

– О чем грустишь, Саша?

– Да нет, все в порядке. Думаю вот и все-таки никак, хоть убей, не могу понять, отчего свароги не могут сами отнять это их Милосердие Бога, если оно им так уж необходимо. – По забывчивости Велга не переключил "переводчик", и проводник понял его слова.

– Вам же объяснили, – покосился на офицеров Митта. – Хотя, наверное, тем, кто не знает, понять это трудно. А вообще-то вам и понимать ничего не надо. Зачем? Вы просто запомните, что сварогам нельзя воевать за Милосердие Бога, а вам можно. Вот и все.

– Шутник, – усмехнулся Дитц. Он и сам не заметил, что все прекрасно понял, хотя разговор и переводился на русский. – А если мы, захватив Милосердие, не захотим его отдавать? Что тогда будете делать?

– А зачем оно вам? Во-первых, это ваша гарантия возвращения домой, а во-вторых, у вас должно быть свое Милосердие, не сварожье. Просто вы, наверное, утеряли его так же, как мы когда-то…

– Черта с два, утеряли, – мрачно подал сзади голос Майер. – Не было у нас никогда никакого Милосердия Божьего. Всегда, всю свою историю, люди воевали друг с другом. Вам, сварогам, хорошо. Мы вам отдадим ваше Милосердие, если, конечно, получится, вы тут же все помиритесь и вернете нас на Землю. А на Земле, между прочим, нас поджидает бо-о-ольшая бойня!

– У каждого свой путь, – спокойно заметил Митта. – У сварогов свой. У вас, людей, свой. Кто знает, быть может, когда Милосердие будет освобождено, мы, свароги-горцы и звездные, как-нибудь сумеем вам помочь… Ведь мы разумны. А разумные должны помогать друг другу.

– Хорошо излагаешь, – не унимался Майер. – Только что-то я не заметил, чтобы вы, разумные, особо помогали друг дружке. По-моему, все как раз наоборот.

– Это оттого, что мы утратили Милосердие Бога, – терпеливо пояснил сварог. – А теперь должны его вернуть. С вашей помощью.

– И с божьей! – хохотнул Шнайдер.

– Не понял, – обернулся на ходу проводник.

– Я говорю, что уповать нужно не только на нашу, но и на божью помощь, – разъяснил свою мысль Курт. Митта задумался и некоторое время шел молча.

– Нет, – промолвил он наконец. – Бог уже однажды оказал нам помощь, подарив свое Милосердие. Теперь мы сами обязаны обрести его вновь.

– Как же, "сами"! – съязвил Валерка Стихарь. – Нашими жизнями и автоматами – это теперь называется "сами"… Ловко устроились, нечего сказать!