— Как долго! — простонала хозяйка. — Если бы вы знали, насколько томителен и опасен здесь каждый час! Мы живем под постоянным страхом ареста…

— Я сочувствую вам, Мария Викторовна, поверьте, ждать осталось недолго.

— Станем надеяться… В добрый путь! И храни вас Бог! — она осенила гостей широким крестом.

Гости откланялись и вышли на темную улицу. С моря дул резкий ветер, накрапывал холодный дождь, его острые капли кололи глаза, попадали на шею. Подняв воротники, четверо быстро шагали ночным городом.

— Заночевать безопаснее всего в гостинице. Статское платье не должно вызвать подозрений, — инструктировал Мизинов на ходу. — На всякий случай разобьемся на пары. Чиж со мной, Подзыков с Кандауровым. Метров на сто отстаньте от нас. Но — след в след!

Двое отстали, закурили, а когда Мизинов с Чижом завернули за угол ограды парка, пошли следом. Завернули на красивый, хорошо освещенный Амурский бульвар и направились к набережной, где располагалась гостиница.

До нее оставалось метров тридцать, как Мизинов услышал далеко позади окрик:

— Стой! Патруль идет! Документы!

Он обнял Чижа и толкнул его в тень высокого клена. Спрятавшись за могучий ствол, Мизинов осторожно выглянул из-за него и увидел, что к Кандаурову и Подзыкову подходят четверо в шинелях и винтовками под началом пятого — в кожаной куртке и меховой шапке. Разговоров уже не было слышно, но видимость была хорошая благодаря ярким фонарям на бульваре.

Старший о чем-то спрашивал, двое взяли винтовки на изготовку, еще двое стояли немного в стороне. Мизинов видел, как недовольно мотнул головой и кивнул своим. Кандауров принялся что-то объяснять, широко жестикулируя. Старший резко махнул рукой, и двое с винтовками наизготовку подтолкнули казаков в спины.

И тут Кандауров сделал, видимо, единственно возможное в такой ситуации. По крайней мере, позже, неоднократно вспоминая происшедшее, Мизинов все больше убеждался, что иного выхода не было. Посольство надо было спасать. И Кандауров нашел верный выход.

Мизинов услышал густой голос Кандаурова, перешедший в крик:

— Кому какое дело, куды? Таперича всем дозволено! Демократия! И нам, значит, тоже дозволено! Имеем права без документов ходить!..

Мизинов застонал. По документам старатели с прииска под Владивостоком, казаки числились под его, инженера Галкина, попечением. А потому и паспорта их он хранил у себя, и через несколько минут готов был предъявить их в гостинице, устраиваясь на ночлег. И тут такое! Как бы, наверное, документы помогли им теперь!

Мизинов почувствовал, как покрывается холодной испариной. На мгновение он онемел и тупо наблюдал за происходящим в ста метрах от него. Самообладание вернулось к нему, когда Кандауров расходился не на шутку:

— Освобождай нас! Мы анархисты свободной России! — он размахивал руками и голосил все громче, пытаясь высвободиться из кольца плотно обступивших его патрульных. — Вы, сволочи, всю власть присвоили! Другим партийцам и житья нету! Пусти!

Мизинов увидел, как Кандауров вырвался из кольца, выхватил наган и выстрелил два раза — в комиссара в кожанке и в ближнего стрелка. Оба упали, но второй с винтовкой оказался более проворным и ловким. До того, как Кандауров успел выстрелить третий раз, он сделал точный выпад винтовкой, и острый трехгранный штык погрузился в грудь казака по самое дуло. Кандауров замер и, как стоял, так и рухнул под ноги врагу. Подзыков бросился было бежать, но напрасно: тот же боец, клацнув затвором, резво вскинул винтовку, прицелился. Грянул выстрел, и Подзыков, неловко взмахнув обеими руками, с разбегу влетел в кустарник у тротуара, растянулся и затих. Патрульные принялись копошиться над телами погибших.

— Эх, Кандауров, Кандауров! — Мизинов стиснул кулаки.

— Ваше превосходительство, он ведь того… он нас спасал выходит? Отводил лихо? — пытал генерала Чиж.

— В том-то и дело, Чиж. Идем-ка…

Они свернули с бульвара во тьму переулков и проплутали по окраинам ночного города до полуночи. И только потом Мизинов отважился постучать в дверь гостиницы. Инженеру Глебову и маркшейдеру Асину нашелся свободный грязный номер за две японские иены…

Провалив дело в Харбине, убедившись в его полной несостоятельности ввиду полусотни отважных забайкальцев, Суглобов не солоно хлебавши возвращался к Глотову.

Он вновь встретился с анархистом в декабре двадцатого, когда, воспользовавшись занятостью Красной армии на дальневосточных рубежах, Глотов, мстя за прошлые обиды, поднял в Кузбассе антибольшевисткое восстание. Атаман успел сколотить к тому времени целую Повстанческую армию и встретил Суглобова снисходительно. Суглобов, скрепя сердце, отдал Глотову добрую часть самостоятельно награбленного, и атаман великодушно простил ему измену и вновь приблизил к себе.

Против власти большевиков партизаны сражались там же, где боролись с колчаковцами. Кузбасс стал полноправной вотчиной анархистов. Глотов теперь открыто выступал под черным знаменем анархии и провозглашал безвластие.

Местные отряды Красной армии, несшие гарнизонную службу, оказались малочисленными в сравнении с армией Глотова (в которой насчитывалось более четырех тысяч человек) и понесли ряд поражений. На какое-то время атаман Глотов стал хозяином края.

Тогда против Глотова направили интернациональные отряды мадьяр и мусульман. Повстанцы разгромили их, разоружали милицейские отряды, разгоняли ревкомы, объявляли безвластие.