— Ну, представьте себе, оставлю я вас изучать теоретический курс летной подготовки, — так и не поворачиваясь, начал он разговор. — При вашем образовании вы будете чувствовать себя на уроках аэронавигации, как я на диктанте по китайскому языку. А программа у нас плотная, время ограничено шестью месяцами. В итоге на экзаменах вы получите неудовлетворительные оценки, только уже потеряв время.

Женя молчал, низко наклонив голову, словно провинившийся школьник.

— Я очень хочу летать.

— Могу вам предложить такой вариант, — начал начальник школы. — Вы остаетесь, но зачисляетесь в класс мотористов. Дело для вас знакомое, времени от занятий оставаться будет много, вот вы и используйте его для овладения школьным курсом. Если согласны, то… — Начальник школы энергично повернулся от окна. — Ну вот и прекрасно, — заключил он, увидев широко открытые, полные радости глаза Птухина.

Под высокими сводами длинного зала бывшего Егорьевского женского монастыря и без того неприятный голос командира роты Одорова из-за многократного отражения от потолка приобретает загробную бесстрастность.

— Я сколько раз предупреждал вас не становиться рядом.

Одоров уставился на середину шеренги, в то место, откуда во время переклички: «Птухин!» — раздалось: «Я» и «Попелюхин!» — тоже прозвучало: «Я». Одоров путает этих курсантов, и это раздражает его.

Одоров — злой демон всех курсантов. И неизвестно, по какой причине больше теоретическую школу называют «теркой»: то ли от сокращенного прилагательного «теоретическая», то ли из-за жестокой дисциплины для них, отвыкших во фронтовых условиях от строгого распорядка дня, неусыпным стражем которой является Одоров.

— Попелюхин, встать на правый фланг шеренги! — гаркает Одоров.

Пока, громыхая сапогами, без всякого желания Попелюхин переходит на правый фланг, ближе к Одорову, из шеренги курсантов-летчиков, там, где стоят Женины новые друзья братья Туржанские, Саша Анисимов. Адам Залевский [Александр Туржанский — впоследствии генерал-лейтенант авиации. Борис Туржанский — впоследствии летчик-доброволец в Испании, Герой Советского Союза. Александр Анисимов — впоследствии выдающийся летчик-испытатель НИИ ВВС. Адам Залевский — впоследствии командир летной группы НИИ ВВС.], с явным расчетом, что услышит Одоров, раздается:

— А почему пошел Птухин?

После смешной процедуры длительного выявления личности курсанта-двойника и того, кто посеял зерно сомнения, нарушителя Адама Залевского Одоров отправляет чистить гальюн.

— Ну и глуп же ты, Залевский! Из тебя никогда не получится летчик, — неизменно комментирует Одоров наказание Адама. Это вызывает взрыв хохота, потому что все ценили Адама за тонкий юмор и оперативный ум. Лучше других знал об этом Женя, которому Адам доходчиво и терпеливо объяснял непонятные разделы математики.

Быстро распухала старая «амбарная ведомость», которую Птухин подобрал во время тушения пожара на городских хлебных складах. Он радовался каждому вложенному в нее листку, исписанному карандашом мелким, экономным почерком, чувствуя, как постепенно распутывается узел некогда пугавших его уравнений, теорем, формул. Близится тот момент, когда он наконец разделается с этим мистическим числом «пи» и даже с формулами из сокровенно хранимой статьи инженера Бессонова «Потеря мощности авиационного двигателя». Все в ней пока напоминает джунгли, непроходимые и полные неизвестности. А ведь есть же люди, которым понятно, что такое «мощность Е, поглощаемая винтом…». Женя показал статью преподавателю технического класса Косцову.

— Так… понятно… угу… ага, — периодически повторял Косцов, читая ее. Женя радовался: ему сейчас многое прояснится. — Ты знаешь, — виновато протянул Косцов брошюру, — я ведь того… больше практик, а теорию забыл, а точнее сказать, не учил никогда, так что извини… Это, пожалуй, Попов может, у него большое образование, только ты уж сам к нему… Мне неудобно.

Но обратиться к Попову Жене так и не довелось. Нет, он не стеснялся побеспокоить преподавателя, когда можно было что-то узнать, чему-то научиться. Даже наметил сделать это сегодня же после занятий, но неожиданно волнующее известие отвлекло его внимание.

Шло занятие по конструкции планера самолета. Материал хорошо знакомый из практики, поэтому Птухин укрылся за разобранным стабилизатором и открыл журнал «Вестник воздушного флота». Бросился в глаза заголовок, набранный жирным шрифтом: «Небывалая катастрофа!» В статье мелькнула фамилия Аниховского. От предчувствия того, что катастрофа произошла именно с его любимым комиссаром, перехватило дыхание. Прыгая со строчки на строчку, он стремился скорее узнать финал происшествия: «…11 марта 1920 года… с высоты 1600 метров… у «ньюпора» оторвались крылья… упал на электропровода Солдатенковской больницы… самолет вдребезги… летчик сломал ногу…»