Иньиго как зачарованный смотрел ей вслед: голубоватый свет луны заливал серебром ее длинные волосы, спину, бедра, придавая ей вид воздушного, нереального создания. И тогда послушник опустился на колени и начал молиться.

Едва первые лучи рассвета упали на свинцово-серый бархат неба, как на землю посыпались первые капли небесной влаги, словно кто-то принялся выжимать обложившие небо тучи. Промозглая сырость пробирала до костей. Зеленое поле мгновенно намокло. День обещал быть дождливым, а что толку. Дождем не смыть с себя смешанного с очарованием чувства вины, которое сжимало сердце Иньиго. Молодой послушник шагал в сторону замка Елизаветы Святой, который в лучах восходящего солнца казался ему корпусом огромного корабля, бороздившего море травы.

Он доложил инквизитору, что не обнаружил в указанном месте никаких признаков сборища колдунов, и удалился к себе в опочивальню, понурив голову, еле-еле волоча ноги. На душе у него было тяжело: он никому не рассказал о своей встрече с голубым ангелом. Саласар разрешил Иньиго встать попозже, однако тому так и не удалось заснуть. Стоило только закрыть глаза, как ему тут же начинали мерещиться обнаженные руки и бедра, спутанные волосы и прижатые друг к другу чресла.

Ему все труднее становилось обманывать себя: внутренний голос шептал ему, что голубой ангел вовсе таковым не является. Ведь еще там, в лесу, юноша намеренно ощупал руками всю его спину, начиная от самых плеч, спустился к лопаткам, прошелся кончиками пальцев по выступам ребер, словно это был тонкой работы музыкальный инструмент, и наконец, сложив ладони горстью, с величайшей деликатностью опустил их на ягодицы искусителя. К тому моменту, когда это произошло, Иньиго прекрасно сознавал, что у этого существа нет крыльев. Это был не ангел! Вероятнее всего, сам нечистый соблазнял его этой ночью, заставляя впасть в единственный грех, с помощью которого мог подчинить его себе.

Дьяволу доподлинно известны слабости любого смертного, а Иньиго, как оказалось, был некрепок в вере и недостоин сутаны послушника. Он не устоял при первой серьезной пробе, которой подверг его враг человечества. Единственное, что он мог сказать в свою защиту, это то, что, как только он опустил руки на расположенные ниже спины округлости и два их тела слились воедино, ритмично качаясь подобно плывущему по волнам кораблю, время остановилось и весь мир замер, созерцая их колебательные движения. Все остальное, все, что могло произойти за пределами того магического круга, в котором они оказались, показалось ему пустым и нелепым. Его обет, его семья, его будущее — все утратило смысл. Для него уже ничто не имело значения.

Теперь, по прошествии нескольких часов, Иньиго чувствовал себя страшно несчастным. Он понимал, что поступил неправильно, однако в глубине души ему никак не удавалось отыскать хоть одну маленькую искру раскаяния, которая заставила бы его пожалеть о том, что эта встреча с необычной девушкой все-таки произошла. В тот момент тело возымело над ним большую власть, чем голова. И хуже всего было то, что на самом деле его воспоминания о ночном приключении не сводились к восторгу плотского совокупления, хотя о нем он вспоминал с удовольствием, нет, скорее, в его памяти всплывали ощущения более глубокие.

Он вспоминал лицо девушки, блеск ее глаз, то, как нежно она ласкала его лицо кончиком носа. Он опять видел ее в сиянии полной луны, и ему ужасно хотелось узнать о ней как можно больше, узнать ее имя, сплести венок из маргариток и возложить ей на голову, надеть на нее длинную тунику с множеством бантиков, которые он завязывал бы один за другим до бесконечности. Ему хотелось баюкать ее, держа на руках, напевая колыбельную, словно младенцу. Хотелось защитить ее от любой беды, которая только может ей угрожать. Он вспоминал ее озарившую ночь улыбку и понимал, что мир без нее опустел бы и померк.

Все в этой девушке говорило о любви, и если она превратилась в орудие дьявола, то это, несомненно, произошло помимо ее воли. Сама по себе она была славной девушкой, он в этом уверен, чистой и нежной. Ему захотелось помочь ей избавиться от дьявольской неволи, стать ее паладином, ее опорой, чтобы видеть ее перед собой каждое утро, вставая, и каждую ночь, ложась спать, даже если он никогда больше не сможет до нее дотронуться, — это уже неважно, он больше не раб плоти. В этот момент она воплощала для него всю Вселенную. Она была воздухом, который наполнял его грудь и ласкал лицо, сладким привкусом во рту, который возникает, когда едят хлеб. И все это она. Иньиго хотелось, чтобы эта девушка с черными глазами сопутствовала каждому мгновению его жизни, и был уверен, что эти же глаза он увидит в последнее мгновение перед тем, как навсегда покинуть этот вздорный, нелепый мир.

Без нее существование не имело смысла, однако и с ней существование было невозможно, потому что в этом случае он предал бы свои принципы, попрал бы свое духовное призвание и веру, которым дал обет посвятить себя всецело, и погубил бы тем самым собственную душу. А разве не этого дьявол и добивался, искушая его? Душевная боль, которую он испытывал, была настолько сильной, что на глаза навернулись слезы — соленые, словно кровь. Он вышел из своей комнаты, натыкаясь на углы и стены, потому что те качались и подступали к нему вплотную.

Саласар обнаружил его на каменной скамье, укрывшейся среди яблонь внутреннего двора. Иньиго оперся локтями о колени и обхватил голову ладонями, уставясь неподвижным взглядом в землю прямо перед собой. Казалось, мысли его витают далеко-далеко за пределами его тела. Инквизитор неслышно подошел к нему, и тогда Иньиго, увидев чьи-то ноги, появившиеся в поле его зрения, поднял на него глаза.

— Отче, я согрешил, — сказал он печально. — Вы помните моего голубого ангела?

— Да, конечно…