— Но как?! Я сам толком еще ничего не знаю! — едва не закричал вслух Тихон.

— Не отказывайся заранее. Только ты сможешь спасти их. И особенно я тебя попрошу… Это моя личная просьба. Спаси ее… Ты узнаешь. Она одна в отряде женщина…

— Та, о которой ты говорил?

— Да. А теперь слушай меня очень внимательно!..

В этот раз мысли Алекса ворвались в сознание Тихона многоголосым потоком. Тихон поначалу испугался, что не разберется в них, скорее утонет, чем сумеет вцепиться хотя бы в одну. Но они быстро упорядочились, и произошло невероятное — сознание Алекса открылось перед ним, словно книга…

Тихон впитывал все, что передавал ему друг. Как во сне возникали перед ним образы и главные звенья событий, которые демонстрировал Алекс. Будто кино, за одним лишь исключением: Тихону казалось, что он не просто наблюдатель, но главный персонаж. Словно он и есть Алекс…

…Вертолет над Полосой. Где-то внизу земля, захваченная неведомой силой. Но ее не видно из-за сильного тумана, над которым мы летим. Говорят, что и не туман это вовсе, а какая-то странная субстанция, только похожая на туман или плотную дымку. Невозможно представить даже, что где-то там, внизу, под нами — заросшие бурьяном дороги, по которым давно никто не ездил, вымершие леса, реки и озера без живности…

На борту два десятка солдат. Среди них и я, Алекс Эджертон. Боевая единица команды, направленной в Полосу для выполнения особого задания. Нам нужно попасть в глубь Полосы. Как можно дальше. Туда, где ее странная сила становится еще могущественнее. Мы были выбраны как лучшие из лучших. Но трудно избавиться от чувства, что сидит в каждом из нас. Это чувство — обреченность. Поскольку мы знаем — назад вернутся не все. А может быть, никто не вернется…

Кажется, я уснул. Не знаю, сколько прошло времени, но по лицам бойцов понимаю — что-то происходит. Вижу вспышки красного фонаря и слышурев сирены. Значит, объявлена десятиминутная готовность. Скоро посадка. Я выглядываю в иллюминатор и по-прежнему вижу под нами сплошную белесую пелену. Поворачиваюсь назад, и взгляд мой утыкается в тяжелые цилиндры, что стоят у пандуса. Сигнал от этих цилиндров отражаются на дисплее моего маяка — их цвет темно-алый, кровавый. Собранные вместе, они образуют пульсирующее пятно…

Хоть мне это и не положено, я знаю о их назначении — это взрывные устройства. Должно быть, чудовищной силы. Но мне запрещено спрашивать и задаваться вопросами. Я — солдат. И должен благодарить Бога за счастье, что выпало мне — служить в армии Федерации в наше неспокойное и ничего не гарантирующее время. Я думал, буду жить на страховку после аварии на шахте, но жизнь распорядилась иначе. И угроза нищеты, растворения в человеческом мусоре отступила только благодаря армии. «Вы не отбросы общества, вы гордость федеральной гвардии» — так несколько месяцев назад кричал нам, великовозрастным ублюдкам, сержант в учебке, желая поднять наш моральный дух. Много чего кричал и другого — переходя с ломаного языка Достоевского и Толстого на язык Шекспира, Киплинга и обратно. Как-никак потомок давних эмигрантов из Сибири. Впрочем, как многие из нас. И я не исключение — мои русские предки жили в Новосибирске.

Я — солдат. И должен порвать глотку любому, кто бросит обвинение в адрес Федерации или БЭН. Так что не вопросы я должен задавать, а делать, что скажут. Скажут, и я потащу эти цилиндры хоть на край света, сквозь туман, вместе со всеми…

Я чувствую, что машина пошла на снижение. Снова поворачиваюсь к иллюминатору. Мне еще предстоит восхититься мастерством пилотов — ведь всякий раз, когда мы направляемся в Полосу, им приходится ориентироваться в этом пространстве буквально на ощупь, чтобы найти место для посадки. А здесь туман должен быть еще плотнее, все-таки центр Полосы.

Но, оказалось, ожидая посадки, мы радовались прежде времени. Что-то постороннее вмешалось в гул работающих двигателей. Я выглядываю в иллюминатор и вижу дрожащие лопасти винтов. Воздух под нами густеет на глазах до состояния киселя и уплотняется настолько, что движение вниз прекращается.

Пилоты сдают назад — и снова рывок вниз. Такой же безуспешный. Мне кажется (нет, я готов поклясться!), что это туман не пускает нас.

Неожиданно машина ухнула в пустоту, но вроде бы сразу выправилась. А вскоре все повторилось, и вдобавок появилась вибрация, настолько сильная, что, кажется, скоро вертолет развалится на куски. Он содрогается всем корпусом, фюзеляж скрипит, будто кто-то сдавливает его со всей силы. Не знаю, как другие, но, грешным делом, я думаю, что и это — проделки тумана.

Неожиданно становится тихо. Вибрация исчезла, а вместе с ней пришло ощущение падения. На этот раз не прекращающееся.

Я, Алекс Эджертон, давно позабывший о том, что такое Бог, закрываю глаза и начинаю бормотать «Отче наш» — это единственное, что приходит мне в голову. Только бы смерть не была долгой и мучительной.

Можно сказать, нам повезло. Пронзив туман, с небольшой высоты, машина упала на склон горы, поросшей лесом. Пятнадцать тонн металла, в одно мгновение лишенного подъемной силы, рухнули и, крутясь, кувыркаясь, начали разламываться, ударяясь о могучие многосотлетние дерева. Впрочем, этот момент не остался в памяти. Все произошло в считанные секунды.

Живыми остались те, кого не проткнуло, не раздавило деталями каркаса и полопавшейся обшивки. Когда скрежет и треск прекратились, под аккомпанемент собственных криков и стонов мы начали выползать из покореженного фюзеляжа. Из тридцати человек пятеро навсегда вышли из строя. Их раны оказались слишком глубоки.

Жив капитан. И всем, кто еще может держаться на ногах, приказано строиться, плечо к плечу, поскольку ничего не видно на расстоянии двух метров. Не потеряться помогают маячки, прикрепленные к рукавам каждого из нас. Большое розовое пятно на дисплее — это вертолет, вернее, то, что от него осталось. «База». Все остальные пятна, оранжевые и помельче — это мы и наши погибшие товарищи, а также темно-алые пятна от цилиндров, несущих в себе губительную опасность.