— Она рассказала точно то, что говорила пятьдесят лет назад, — пожала плечами Иви.

— И вас это удивляет? Но правда не меняется с годами.

— Наверное. — Иви опять сунула руки в карманы. Ей хотелось, чтобы он снова поцеловал ее, а не рассуждал об интервью, ведь она все равно не могла сказать ему то, что думает.

— Наверное? А чего вы ждали?

— Если честно, я думала, что она расскажет какие-то детали, о которых не говорила полиции.

— У моей бабушки отличная память.

— Или она перечитала свои предыдущие ответы.

— Вы ставите под сомнение честность старой женщины, которой пришлось всю жизнь страдать?

— Простите, я не хотела обидеть или рассердить вас. Я просто чувствую, что здесь что-то не так.

— Я вас не понимаю.

— Поверьте мне, Жан-Клод, я не хочу причинять никому боль. Просто я чувствую — вот здесь, — она прижала руку к сердцу, — что ваша бабушка кого-то защищает.

— Ха! Защищает! Да они все умерли. Не осталось никого, кого она могла бы защищать.

— Возможно, я ошибаюсь, — просто ответила Иви.

— Дед умер так давно, что я даже не помню его. Его родители ушли в мир иной еще раньше. Моя мать была младенцем, когда все это случилось, и умерла, когда я был ребенком. Теперь нет даже милой Наннет. Так что защищать некого.

— Но почему исчезло ожерелье?

— Потому что кто-то из этих негодяев отдал его своей подружке.

— Но похитителей было трое.

— Они разделили его между тремя девками.

— Это бессмысленно, Жан-Клод. Получается, что они похитили одну из самых богатых женщин в мире и не получили с этого ни цента.

— Так случилось, ну и что?

— В интервью она очень мало говорит об изумруде.

— Но она видела его всего один раз. Бабушка рассказывала мне это много раз. Родители деда держали колье в сейфе, и только они знали комбинацию цифр.

— И мне она сказала именно так.

— Видите, она рассказала нам одну и ту же историю, а мне она не стала бы лгать. Я — ее единственный родной человек на свете.

Он обнял Иви за плечи и повел к дому.

— А кто был ваш отец?

— Боюсь, что жалкий охотник за удачей.

— Он умер?

— Кто знает. Он бросил мать еще до моего рождения. Для всех нас будет лучше, если он умер.

— Да, у нее была ужасная жизнь. Мне очень жаль. Я действительно не знала, во что вмешиваюсь.

— Я тоже. — Он остановился и снова поцеловал ее. — Вы очень красивая. Очень красивая и сильная. Я люблю это в женщинах. Сколько времени вы еще пробудете в Париже?

«Всегда,» — хотелось ответить ей, но Иви прошептала:

— Не знаю. Я взяла интервью, и пора возвращаться домой.

— Мы еще увидимся? — спросил он хрипло.

Иви почувствовала, что на глаза у нее наворачиваются слезы. Она только начала узнавать этого мужчину, только пробилась через ледяной барьер, а ей надо было уезжать.

— Не знаю, — честно ответила она. — Завтра я позвоню в офис, и боюсь, что мне прикажут сесть на первый же самолет в Нью-Йорк.

— Это будет ужасно, — сказал Жан-Клод, и Иви мысленно согласилась. Они подошли к дому.

— Мы обедаем сегодня вместе? — спросила она.

— Если вы не против, — улыбнулся он. — А пока, Иви, извините меня — до возвращения в Париж мне надо еще поработать. Обед будет подан через пару часов. За вами придет горничная.

Иви вернулась в комнату несколько разочарованная. Он все еще не доверял ей время. Впрочем, она могла понять его чувства: всю семью Арду, не исключая и Жан-Клода, преследовала трагедия полувековой давности, а большинство людей пыталось использовать ее для собственной выгоды.

Но все-таки Иви не оставляло впечатление, что старуха что-то скрывает. Она снова разложила вырезки и свой блокнот. Ничего нового. Зашла горничная, которая сообщила, что обед будет подан через час и что мадам Арду не сможет присоединиться к ним.

— Она плохо себя чувствует? — встревожилась Иви.

— Не думаю, она просто расстроена.

— Мне жаль это слышать? Я могу что-нибудь сделать?

— Спасибо, мадемуазель, — улыбнулась горничная, — думаю, ничего. Мадам Арду просто расстроена своими воспоминаниями.