Шрифт:
Все эти растения ярко выделяются своими цветами: они собраны в корзиночку. Некоторые из них напоминают большую, коротко остриженную малярную кисть.
Маральник больше всего похож на чертополох, с толстым стеблем в рост человека и с крупной корзинкой лиловых и фиолетовых цветов, которые пахнут шоколадом.
Особенно ценится корень маральника. Его добывают осенью, когда увядают листья и твердеет толстый стебель — будыль, почти такой же прочный, крепкий, как у табака.
— Такой будыль и ножом сразу не срежешь, и палкой не собьёшь, — сказал Жарков.
Корень нелегко вынуть из каменистого грунта, да и сушить его надо умеючи — не на огне, а на солнце, вернее даже в тени, где тепло и сухо. А подсохший корень надо мелко нарезать и настоять на чистом спирте.
Жарков сказал, что он пьёт настойку второй год и чувствует себя гораздо лучше. Выспится ли плохо или устанет на работе, разволнуется, но примет свои тридцать капель и словно помолодеет.
— Дело это большое, с великим будущим, — говорил Жарков. — И, пожалуй, наш маралий корень затмит прославленный китайский корень женьшень… У нас его прописывают врачи от болезней сердца и от болезней крови, даже хотят использовать против рака. Мудрая народная медицина! Хлопочет о здоровье народа, о долголетии… А хотите поглядеть на это растение в натуре? У меня есть.
Во дворе музея, где клумбы и грядки пламенели от цветов, торчали возле дорожки три могучих репея, недавно сбросивших цветы.
— Они самые: маральи корни, корни жизни! Верьте моему слову! — восторженно сказал Жарков…
Потом я разговаривал о маральнике со старым медвежатником Заиграевым в Чемале.
И когда досталась мне первая же веточка маральего корня, оброненная молодым бычком на высоком гольце, я вспомнил о просьбе старика Заиграева прислать ему хоть один лист этого чудесного корня.
Нигде на усадьбе не нашлось такого большого конверта, чтобы упрятать в него целиком разлапистый лист маральника. Пришлось сложить его вчетверо.
Конверт получился толстый, лист хорошо прощупывался сквозь бумагу. Девушка на почте не хотела принимать его.
— Что у вас там? — строго спросила она, подбрасывая на руке необычный пухлый конверт.
Не отвечая на вопрос, я спросил участливо: жив ли её дедушка?
От недоумения она подняла брови и метнула на меня такой взгляд, в котором я не увидел ничего доброго. Но я не собирался шутить и смотрел на неё доверчиво.
— Это к делу не относится! — громко и очень строго сказала девушка. Но с лица у неё вдруг сошла вся напускная серьёзность почтальона. Она опустила глаза и вздохнула: — К сожалению, дедушка умер.
— А вот этот дед жив и хочет жить долго. В конверте лист маральника, который он просил переслать. И заметьте, дед искренне верит, что этот лист поможет ему стать бодрее, моложе. Надо ведь уважать стариков. Честное слово, они это заслужили.
Девушка подумала, молча кинула конверт на весы, а потом наклеила марку и осторожно шлёпнула по ней почтовым штемпельным молотком…
Кардымов и Матрёна Степановна
На центральной усадьбе совхоза всё шло своим порядком: день за днём там резали панты, варили их и отправляли в Бийск. Пастухи водили стада по горам. Дети шумно играли в пастухов.
И в каком-то порядке менялась погода: то жаркое, душное вёдро, то хмурый, осенний денёк. Потом задождило, словно в небе над совхозом сделалась дырка. Старожилы стали по вечерам поглядывать на крутой купол горы Туманухи, которая служила для них барометром. Оставалась там на ночь серая пепельная туча, и на рассвете непременно хлестал проливной дождь.
Такой погоде могли радоваться только олени и маралы: на всех горах не по дням, а по часам быстро шла в рост и буйно наливалась соком земли сочная, бархатистая трава — им но брюхо.
А людям крепко досаждали эти дожди, особенно пастухам: на них даже у пылающего костра не высыхала одежда. И раз в неделю они наведывались домой: обсушиться, переменить бельё и посидеть в тепле.
Спустился с гор и старший конюх Кардымов, в задубевшем брезентовом плаще и размокших меховых ичигах. Но ему не повезло. В прошлый приезд он сгоряча наговорил своей старухе лишнего, и она пригрозила, что уйдёт в гости к дочери, на хутор. Кардымов-то не очень поверил угрозе, а жена твёрдо сдержала слово, даже на дождь не поглядела. И застал он дома чистые горшки да холодную печь. Ну, и пришлось идти ему в столовую, потому что живот подвело, как он потом рассказывал, и все кишки прилипли к мокрой спине.
На столовой висел замок. Обозлённый Кардымов отправился на квартиру к Матрёне Степановне, которая была в совхозе мастерицей на все руки: и повариха, и официантка, и директор пищеблока.
Соседка, старушка, сказала, что Матрёна вышла из хаты раным-рано, по холодку, ещё до дождя, а куда — не объявила. И вспомнила вдруг, что в последние дни ходила Мотя совсем не своя, по вечерам на картах гадала, и всё выходила ей какая-то дальняя дорога. А намедни с оказией отправила в Шебалино два больших чемодана.