Отправились на конюшни; вторым шел Крыс с выражением гадливого недоверия на лице. У каретного сарая они увидели фургон, окрашенный в канареечный цвет с зеленоватым отливом. Весь он, включая ярко-красные колеса, блестел новизной.

— Что я вам говорил?! — вскричал Жабб, широко расставив лапы и выпятив грудь. — Перед вами настоящая жизнь, воплощенная в обыкновенной телеге. Широкие дороги, пыльные проселки, здоровье, простота, луга, пригорки! Биваки и села, веси, города! Сегодня здесь — завтра там. Путешествие, перемена мест, интерес, восторг! Весь мир перед тобою! Горизонт, как мыльный пузырь! Причем: вы видите лучший фургон из всех, что когда-либо существовали, — безо всякого исключения. Забирайтесь внутрь и посмотрите, как он оборудован. Все продумано мной собственноручно. Подчеркиваю: собственноручно!

Крот, вконец заинтригованный и восхищенный, с готовностью поднялся в фургон вслед за Жаббом. Крыс же только фыркнул, сунул лапы поглубже в карманы и с места не двинулся.

А фургон и действительно был компактный и комфортабельный: маленькие коечки, откидной столик, плита, шкафчики и книжные полки, клетка с птичкой, а также горшки, котлы, кастрюли и кувшины всех видов и размеров.

— Все есть! — торжествовал Жабб, открывая шкафчики один за другим. — Взгляните: бисквиты, консервированные омары, сардины — все, что душа пожелает. Содовая вода — тут же, табачок — вот тут, почтовая бумага, грудинка, джем, карты и домино — вы найдете всё, — продолжал он, выбираясь из фургона, — сразу же после обеда, как только мы тронемся в путь.

— Прошу прощения, — протянул Крыс, лениво жуя соломинку, — я что-то не расслышал про «мы», про «тронемся» и про «в путь».

— Начинается! — поморщился Жабб. — Бросьте, старина, этот постный тон: вы же знаете — ехать придется! Без вас я пропаду, так что считайте вопрос решенным. И не спорьте со мной: чего-чего, а этого я не выношу. Вы, надеюсь, не намерены всю жизнь гнить в этой затхлой вонючей реке, проживая в какой-то дыре и играя в лодочки? Я покажу вам мир! Я сделаю из вас настоящее животное, мой мальчик!

— Мир мало интересует меня, — тихо, но убедительно сказал Крыс. — Я никуда не еду, и это очевидно. Да, я собираюсь прожить всю жизнь на родной реке; да, — в дыре, да, — с лодочкой. Жить так, как жил всегда! Больше того, Крот останется со мной и будет делать то, что делаю я. Правда, г-н Крот?

— Ну, конечно, буду, — согласился преданный Крот. — Я всегда буду с вами, и все будет так, как вы скажете… Но было бы тоже весьма забавно… ну… тем не менее, что ли, — добавил он грустно.

Бедный крот! Ему так хотелось встать на тропу испытаний! Она так волновала его, была такая исхоженная!.. Кроме того, Крот с первого взгляда полюбил канареечную повозку и ее маленькие приспособления.

Крыс видел, что творилось в душе друга, и колебался. Он никогда не огорчал товарищей — это было чуждо его натуре, а с Кротом он не просто дружил: он любил его. Ради него он мог пойти на всё… Почти на всё…

Жабб пристально всматривался в обоих.

— Ладно. Пойдемте в дом, за едой потолкуем, — дипломатично предложил он. — Не стоит натощак принимать решения. Но лично мне, конечно, все равно: просто хотелось доставить вам удовольствие. Мой девиз: «Живи ради всех!».

За обедом, как всегда роскошным, Жабб разошелся. Не обращая внимания на Крыса, он играл на струнах неискушенной души Крота, будто на арфе. Животное от природы словоохотливое, Жабб искренне верил в свои ораторские способности и готов был следовать за собственным воображением хоть на край света. Он живописал кочевую жизнь в таких радужных тонах, что арфа его повизгивала и едва не падала со стула.

Каким-то непостижимым образом вопрос о поездке решился сам собой. И Крыс, не без некоторой брезгливости, позволил человеколюбию одолеть себя. Огорчить друзей?! Это было немыслимо: они разработали режим дня, распределили обязанности (письменно, разумеется) и уже начали чертить маршрут на карте…

Крыс вздохнул и пересел поближе.

Когда все было улажено, Жабб чуть не бегом повел путешественников к загону, где паслась седая кобыла преклонных лет. Именно ей без всяких предварительных переговоров мистер Жабб определил самую пыльную работу в экспедиции. Кобыла, крайне недовольная, откровенно предпочитала загон, и, пока Крыс с Кротом, задыхаясь, гонялись за ней, Жабб, не любивший суетиться после еды, неторопливо набивал фургончик провизией и фуражом, изредка выкрикивая полезные советы.

В конце концов, путешественники изловили кобылу, запрягли и привели в движение, а сами поплелись следом, по очереди отдыхая на оглоблях и болтая наперебой.

Сколько солнца было в этот день! Густой запах пыли приятно щекотал ноздри, в садах приветливо пели птицы; благодушные странники, поравнявшись с ними, желали доброго дня или останавливались ненадолго, чтобы сказать приятное о фургоне и экспедиции в целом; кролики, сидя у парадных дверей своих нор, закатывали глаза и верещали: «Боже мой! Боже мой!».

К вечеру они были далеко от родных мест, но соскучиться еще не успели и ностальгией не мучались. Выбрав пустынное место, где не пахло собаками и даже мычания коров не было слышно, они пустили кобылу пастись и поужинали сами: бесхитростно, но плотно, — как и подобает голодным животным. Жабб распространялся о планах на ближайшие дни, а в небе все ярче и шире разгорались звезды, томясь по своему властелину. Вот и он взошел — круторогий, безмолвный месяц — стал над костром и, греясь, внимательно слушал Жабба.