Эзиз больше не возражал и только слушал старого хана, как видно, весьма осведомленного в вопросах политики. Он уже и сам понимал, что без поддержки извне трудно стать ханом, а удержать в своих руках власть — и того труднее. Между тем Джунаид-хан откровенно рассказал, что он уже вошел в соглашение с англичанами и вполне осведомлен о планах английского командования в Иране ввести войска в Закаспийскую область. Когда же он сообщил, что англичане гарантируют сохранение ханств, недоверие Эзиза было окончательно сломлено: ради титула хана и власти он готов был служить хоть самому дьяволу.

Громко приветствуя хана, в комнату вошел здоровенный бородатый детина с патронными лентами на груди, револьвером у пояса и винтовкой за плечом. Это был, по-видимому, сотник. Он коротко доложил:

— Хан-ага... Старшина аула отказался выполнить твое повеление. Он отнял оружие у наших людей, а самих прогнал. Он сказал им: «С этого дня — я сам себе хан! Идите и передайте мои слова вашему хану». Если разрешишь, мы вразумим его.

Джунаид не побледнел от гнева, не закричал. Ни одна жилка не дрогнула на его лице, только слегка потемнел зрачок его острых глаз. Спокойным голосом он приказал:

— Возьми сотню джигитов и отправляйся с ними в аул. Всех, кто мужского пола, уничтожь. Кибитки сожги. Имущество разграбь. Женщин и скот приведи сюда. О выполнении доложишь завтра, не позже утренней

— Слушаю, хан-ага! — ответил сотник и вышел, повернувшись на одной ноге.

А Джунаид-хан, словно ничего не случилось, продолжал разговор.

В то время предводители хорезмских племен Гулам-Али-хан и Гоч-Мамед-хан, вербовали нукеров, собираясь выступить против ташаузского деспота. Они говорили: «Чем Джунаид-хан лучше нас? Он ни во что нас не ставит, с нами не советуется, а кто дал ему власть, как не мы? Мы сами ханы!» За ними тянулся и Килыч-Нияз. И только Черик-бай оставался острым и верным оружием Джунаида.

«Круто! — подумал Эзиз, услышав ханский приказ. — Убивать сотни людей, сжигать кибитки, сотнями забирать женщин из-за одного только дерзкого слова!.. Но, поразмыслив, решил: — Жестоко, но — правильно. Расправиться с одним аулом — сотни других изъявят покорность. Так и должен поступать хан, знающий свою силу!»

В своих размышлениях Эзиз был недалек от истины: жестокая расправа над жителями непокорного аула была прежде всего рассчитана на устрашение Гулам-Али-хана и Гоч-Мамед-хана.

Долго беседовали два хищника, изливаясь в братских чувствах и поучая друг друга искусству управлять полуразбойничьими, полурабовладельческими ханствами. Оба и в самом деле были искренни в своих излияниях, ибо хорошо понимали, что падение одного ослабит другого. Во время беседы Джунаид бросил перед Эзизом несколько маленьких шелковых платочков, шириной в четыре, длиной в шесть пальцев. Эзиз посмотрел на них с удивлением. Хоть он был и неграмотным, но разобрал на платочках цифры: 10, 100, 500. Такие цифры он привык видеть на бумажных деньгах. Он взял один из платочков и, рассматривая его, спросил:

— Что это, господин хан?

— Платок.

Эзиз еще раз пристально посмотрел на цифры.

— Нет, господин хан, таких платков не бывает.

— А что же это?

— Не знаю, но на них печать, они похожи на деньги.

— Похожи?

— Похожи.

Джунаид-хан действительно выпустил свои деньги из домотканого шелка. Красивые, прочные, они были особой гордостью хана. Услышав ответ Эзиза, он не мог сдержать самодовольной улыбки.

Эзиз решил: «Если Джунаид выпустил шелковые деньги, то я выпущу ковровые!»

Наконец, жирный плов с курицей и зимняя ташаузская дыня «старая дева» заставили отяжелеть не спавшего уже в течение нескольких суток Эзиза. Он то и дело прикладывался к трубке кальяна, мучительно зевал. Как только Джунаид оставил его на ночь одного, он повалился на бархатный тюфяк и, вспомнив еще раз Чары Чамана и оружие, погрузился в крепкий сон.

Тем временем в ауле, отказавшемся признать над собой власть Джунаид-хана, и в другом ауле, куда к вечеру этого дня прибыл со своим караваном Чары Чаман, шли события своим чередом.

Аул Огузляр был издревле известным становищем воинственного племени йомудов. После вечерней молитвы огузы собрались вокруг каравана Чары Чамана, рассматривая оружие, приценивались. Чары Чаман важничал.

— Братья йомуды! — кричал он в толпу. — Я пришел сюда не для того, чтобы наживаться на оружии. Мои начальники хотят воспользоваться падением царя и вооружить братьев йомудов. Я приму цену, которую

установите вы по совести и справедливости.

Чары Чаману стоило подарить винтовку хозяину кибитки, который предоставил ему кров, чтобы узнать все цены на оружие. Теперь он был уверен, что хозяин кибитки не даст обмануть его и сделка будет выгодной. Но только разгорелась торговля, как послышался конский топот. Люди насторожились. Чары Чаман задрожал в предчувствии недоброго.

— Что это значит? — спросил он, испуганно вытаращив глаза.

Хозяин кибитки и сам струхнул, не понимая, зачем понадобилось людям Джунаид-хана скакать в ночное время. Однако он постарался успокоить Чары Чамана:

— Гость, не беспокойся, лежи, отдыхай! Пока жив Джунаидхан, тебя никто и пальцем не тронет. Если хан услышит, что ты привез оружие и патроны, он призовет тебя к себе и проводит с подарками и почестями.

В это время всадники подъехали к кибитке и спешились. Их главный спросил: