Айна, как во сне, растерянно смотрела на ручеек крови, растекавшийся по ковру. Бабалы на четвереньках подполз к ней и ухватился ручонками за ногу. Но она все стояла.

Лишь крики Нурджахан вернули Айне сознание. Подняв Бабалы, она спокойно сказала:

— Мама, не надо кричать. О том, что сделано, нечего жалеть. Так поступать наказывал мне Артык!

Затем она обратилась к соседу:

— Возьмешься за казан — сажа пристанет. Вдобавок ко всем беспокойствам, которые мы причинили вам, я еще навлекла опасность на весь ваш аул. Видно, судьба такая! Сегодня же ночью мы уйдем отсюда. Может быть, это спасет вас.

Молодой дейханин решительно заявил:

— Пока Артык не вернется, никуда вы не тронетесь! Что будет, то будет! Пока я жив, никто вас не обидит: пусть Эзиз-хан придет хоть со всеми своими черноодежными! Не падай духом! Мы придумаем что-нибудь, чтобы подозрение в убийстве не пало на нас.

— Их кони и ружья — свидетели!

— Они теперь послужат и нам.

Слова молодого дейханина ободрили Нурджахан.

— Спасибо, милый, — сказала она. — Пусть в глазах твоих никогда не будет печали!

Следователь военно-полевого суда вызвал Эзиза на допрос. «Тедженский хан» никак не хотел примириться с положением арестанта. В камеру ему разрешили доставить кальян. Он и к следователю явился с ним. Когда ему предложили оставить прибор в соседней комнате, он заявил: «Где нет моего чилима, там нет и меня!» Эзиз старался хотя бы в мелочах показать, что он не простой арестант. На вопросы военного следователя он отвечал надменно.

Записав имя Эзиза Чапыка, год и место рождения, следователь перешел к делу.

— Эзиз-хан, — поставил он первый вопрос, — сколько людей вы казнили за время своего ханства?

Эзиз неторопливо зажег свой кальян, пустил струю дыма через голову следователя, затем спокойно ответил:

— Никого я не казнил. В острастку другим повесил только Хораз-бахши за то, что он распевал большевистские песни. Так это — терьякеш, он и сам готов был помереть.

— Может быть, вы потеряли счет убитым по вашему приказанию или забыли?

— Если забыл — напомни.

— По нашим сведениям — шестьдесят, семь человек.

— А сколько людей убито белыми и англичанами?

— Это к делу не относится... Что вы скажете насчет тедженских убийств? За что вы убивали людей, совершенно непричастных к большевизму — чиновников, врачей, учителей?

— Кто убивал в Теджене, уже выяснено: это дело рук Аллаяр-хана. Поэтому он и сбежал.

— Выходит, что вы ни в чем не повинны?

— Я ничего не совершил против правительства.

Среди тех, с кем по приказу Эзиза жестоко расправились его нукеры, были и люди, полезные белым и интервентам. Следователь поставил вопрос и о них:

— Кто убил Менгли-хана и его сыновей Баба-хана, Бакылы-хана?

— Думаю, что кто бы ни убил, не ошибся — это был царский пристав!

— Кто застрелил арчина Бабахана?

— Артык Бабалы. Он бежал к большевикам. Об этом я подавал рапорт в штаб.

Следователь пристально посмотрел на Эзиза через очки:

— Эзиз-хан, я знаю, что некоторые ваши мероприятия были полезны, и не собираюсь возводить на вас напрасных обвинений. Например, вы велели убить Карагез-ишана за его помощь большевикам — и хорошо сделали. Он не входит в этот список. Вы выжгли клеймо на лбу одного большевика. Хоть это и не допускается нашими законами —мы не обвиняем вас в этом. Может быть, все шестьдесят семь повинны в связях с большевиками? Если вы это докажете, мы снимем с вас обвинение в преднамеренных убийствах.

Эзиз опять закурил и, подумав, снова стал отрицать свою вину. Следователь перешел к другому вопросу.

— На совещании в штабе вы оскорбили главу правительства господина Фунтикова, насмехались над ним.

— Если этот Пынтик попытается зажать меня в лапы, я не только над ним, но и над всеми его министрами насмеюсь!

— Вот это прямой ответ!.. Вы хотели свергнуть нынешнее правительство?

— Что ты сказал?

— С большевиками имели связь?

— С большевиками?.. Вот уже два года воюю с ними...

— Это я знаю, а в последнее время?

— Моя конница стоит на фронте против большевиков.

— Это вам так кажется. Половина вашего отряда уже вернулась в Теджен. Дело не в этом, я о другом хочу знать: у вас были представители других государств?

— Кроме белых, у меня никого не было.

— Эзиз-хан, если признаетесь, — облегчите свою участь.

— Если я попал к вам в лапы, то должен клеветать на себя?

— Я найду человека, который подтвердит это.

— Того, чего не было, никто не может навязать мне.