К этому времени штаб Деникина успел подбросить на Закаспийский фронт пехотные подкрепления и дальнобойные орудия. В результате наступление красных на станцию Коч было отбито. Конный полк Артыка в боях был сильно потрепан и отступал через старинную крепость Карры-Кала, в семидесяти двух километрах к югу от железной дороги.

Вернувшись с полком в Бами, Артык получил из аула тревожные вести: в Теджене хозяйничал Ходжамурад. В крайнем раздражении Артык пошел к Чернышову.

— Товарищ командующий, ради чего мы проливаем кровь? — выпалил он сразу.

Чернышов удивился такому вопросу, но, думая, что Артык расстроен неудачей на фронте, спокойно ответил:

— Что поделаешь, товарищ командир, — война! Бывают и неудачи.

— Дело не в этом. Я спрашиваю: для чего мы кровь проливаем? — повторил Артык еще более резко.

Командующий внимательно посмотрел на него. Брови Артыка беспокойно дергались, ноздри раздувались.

— Артык, — мягко сказал Иван Тимофеевич, — садись выпей чаю, передохни.

— Если б мое сердце мог успокоить чай, я не пришел бы сюда!

— Артык, я не понимаю тебя.

— Товарищ командующий, и я не понимаю того, что происходит.

Чернышев уже давно отвык, чтобы с ним так разговаривали подчиненные. Его седоватые усы зашевелились.

— Товарищ командир полка! — строго сказал он. — Здесь не дом Ивана, а штаб командующего!

Артык сказал упавшим голосом:

— Да, забыл, товарищ командующий. Прошу простить! Я понимаю, — дисциплина... Но если и дальше так будет, я прошу отпустить меня из армии.

Иван Тимофеевич сразу смягчился и опять перешел на дружеский тон:

— Артык Бабалы, я вижу, у тебя нехорошие вести.

— Вот я и пришел сказать об этом, если вы не знаете.

— Говори.

Артык положил перед командующим письма, полученные из аула, и рассказал, что происходит в Теджене.

Ходжамурад, оставшись в Теджене, стал начальником уездной милиции. Собрав вокруг себя шайку подозрительных людей, он начал расправляться со всеми, кто когда-либо выступал против него. Ему достаточно было назвать их врагами советской власти. Среди арестованных оказался и больной Сары. Освободить того или иного арестованного можно было только за крупную взятку. Исчезнувший было волостной Хуммет тоже откуда-то снова появился. При выборах в аулсоветы проходит тот, у кого рука была широка на взятки и угощения. Под видом налога из аулов стадами гнали в город баранов, отбирали у дейхан последнее. Скотоводы стали угонять скот в пески, прятать или уничтожать его. Ходжамурад уже справил две свадьбы, где были и состязания и призы. Дейхане говорили: «Наши сыновья на фронте кровь проливают, а Ходжамурад гуляет за наш счет...»

Чернышов понимал теперь, почему Артык так возмущен.

— Артык, ты прав, — решительно сказал он, — такое положение, конечно, несовместимо с советскими законами. Я сегодня же напишу обо всем этом в областной ревком.

— Товарищ командующий! Зачем писать? Пошлите меня в Теджен, — не с полком, а с одной сотней, — и я в одну неделю наведу там порядок!

— А сколько у нас на фронте таких всадников, как твои? Сколько в области таких уездов, как Теджен? Если мы в каждый уезд пошлем по сотне всадников, что останется на фронте? А потом, это не годится — наводить порядок в мирной обстановке вооруженной силой. Тут нужна большая разъяснительная работа, к управлению надо привлекать само население.

— Это не бывший ли волостной — население, которое вы привлекаете к управлению? Я сам виноват! Мне надо было расправиться с ним еще раньше. — Артык уже почти не владел собой. Помолчав немного, он опять повысил голос: — Товарищ командующий, когда же у нас будет наведен порядок?

— Артык, — сказал Чернышов, — все будет сделано. Я прошу тебя немного повременить.

С минуту Артык стоял молча. Вдруг зашевелились губы, задвигались усы. Не произнося ни звука, он отстегнул от пояса кобуру с наганом и осторожно положил на стол. Потом решительно взглянул в лицо командующему:

— Пока глаза мои видят, совесть не позволяет показывать волку затылок. У меня болит сердце... Хотите — отдайте меня под суд, хотите — расстреляйте на месте. Я не пойду воевать, пока... Если же не сделаете ни того, ни другого, я найду оружие, найду джигитов... Ходжамураду и всей его шайке я летом устрою зиму или сам пропаду!

Ожидая ответа, Артык стоял без движения.

Чернышев, взволнованный этими словами, сказанными от чистого сердца, глубоко задумался и молча постукивал пальцами по столу. Только пушистые усы его беспокойно шевелились.

У Артыка не хватило терпения.

— Прощай, товарищ Чернышов! — твердо произнес он и решительно шагнул к двери, но Иван Тимофеевич поднялся и крепко взял его за плечи. И как ни старался он быть ласковым, голос его прозвучал сурово:

— Артык! В мои обязанности не входит вмешиваться в дела тыла. Однако я приму все меры. Даю тебе слово! Считай, что тедженские дела упорядочены. А ты немедленно возвращайся на фронт. Прошлый раз наше наступление на станцию Коч закончилось неудачно, на этот раз, может быть, возьмем Кизыл-Арват. Я уверен, что в этих боях ты проявишь особое мужество. После взятия Красноводска мы с тобой серьезно займемся делами области, заставим расцвести тот сад, который тебе так хочется видеть уже сегодня. Иди, будь здоров и возвращайся с победой!