Артык, ни слова не говоря, взял свое оружие. Командующий крепко пожал ему руку.

В тот же день в Теджен по настоянию командующего была послана чрезвычайная комиссия. Ей был придан отряд в пятьдесят всадников.

Чрезвычайная комиссия, в состав которой был включен и Дурды, вечером выехала из Ашхабада и на другой день прибыла в Теджен. Прежде всего она познакомилась с положением в городе. Несмотря на то, что цели комиссии никому не были известны, Ходжа-мурад сразу почуял неладное и на всякий случай отправил своего дружка Хуммета в Байрам-Али.

Председатель комиссии, член областного ревкома Артамонов, с первых же шагов столкнулся со странным положением. Председатель Тедженского ревкома заявил, что Ходжамурад является незаменимым работником, особенно для связи с аулами. Артамонов понял, что посаженное Ходжамурадом колючее дерево широко разбросало свои ветви и если его не вырвать с корнем, оно разрастется на весь уезд. Но он не забывал и опасности, которая могла быть вызвана слишком поспешными, крутыми мерами. Положение осложнялось еще тем, что, как ни старались члены, в комиссию не поступило ни одной жалобы на Ходжамурада. Не раз сам Артамонов вызывал на разговор о Ходжамураде местных работников и жителей, но не получал определенных ответов.

— О да!.. Ходжамурад крутоват, но в общем неплохой человек, — отвечали обычно председателю комиссии.

Ходжамурад не жалел подарков, чтобы расположить в свою пользу всех, чье слово могло иметь вес. Ему удалось зазвать к себе домой даже командира отряда чрезвычайной комиссии. Он накормил его жирным мясом, напоил крепкой кишмишовкой, подарил маузер с двумя сотнями патронов. Уже на следующий день после приезда комиссии в ревкоме был сделан отвод Дурды как члену ее. Артамонов только дивился проворству бывшего волостного.

Первое заседание комиссии прошло бурно. Бывший австрийский военнопленный, носивший в кармане партийный билет, считал Ходжамурада опорой советской власти в Теджене.

— Ходжамурад, — говорил он, — является единственным подготовленным работником из местного населения, имеющим административный опыт. А нам в милиции именно такой человек и нужен. Положение и нужды местного населения он знает лучше, чем кто бы то ни было. Ходжамурад энергичен, навел порядок в аулах. Ему хорошо известно, кто и чем тут дышит. По-моему, такого работника нужно ценить.

Один из местных торговых тузов, явившийся на заседание от мусульманского бюро, заговорил резко, заносчиво:

— Я, ей-богу, не понимаю: почему поставлен вопрос о Ходжамураде? Большевистская власть дает возможность народу решать свою судьбу или нет? Ходжамурад — настоящий представитель туркменского народа. Очевидно, областной ревком обманут ложными донесениями. Я требую, чтобы комиссия оставила в покое Ходжамурада!

Дурды обратился к представителю мусульманского бюро:

— Господин Али-бек, прости... Ходжамурад смазал тебе сапоги или горло?

Али-бек вскочил с места, усы его задергались:

— Я представитель народа и не позволю оскорблять себя! Если каждый будет тут обливать меня грязью, то я не желаю участвовать в таком заседании...

Председатель комиссии прервал его:

— Али-бек, вы отвечайте на вопрос: какие у вас отношения с Ходжамурадом?

— Ответ вам у меня один: вывести Дурды из состава комиссии! Никому не дано права позорить людей, преданных советской власти!

Дурды насмешливо улыбнулся:

— Господин Али-бек, прошу тебя ответить еще на один вопрос. Сколько лавок ты имел в Ашхабаде?

Али-бек с криком поднялся и, вытащив свой мандат, бросил его на стол.

— Что у меня было и что есть — не тебе знать, отщепенцу! Пусть меня проверяет мусульманское бюро и ревком, а не комиссия, в которой участвуют такие проходимцы, как ты!

Председатель не успел ответить расходившемуся торговцу. В дверях показалась Майса и нерешительно остановилась, на пороге. Дурды посмотрел на Артамонова. Тот махнул рукой:

— Входите, входите, товарищ!

Майса вошла. Она была в туркменском платье, но на лице её не было яшмака и на голове — покрывала. Кое-кто из мусульман с нескрываемым гневом посмотрел на нее. Майса внимательным взглядом окинула сидевших в клубах табачного дыма. Глаза ее с радостью остановились на лице Дурды. Она хотела что-то спросить, но Артамонов опередил ее:

— Ну, что вы ходите сказать, товарищ?

— Я слышала, что приехал Дурды, и пришла спросить его, не видел ли он моего мужа?

Дурды коротко сообщил ей, что Мавы жив-здоров, и обещал зайти к ней рассказать все, что знает о муже. Но тут выяснилось, что не одно желание узнать о Мавы заставило Майсу прийти на заседание комиссии.

— Ой, дорогой братец! — воскликнула она. — Скорей бы пришли Мавы, Артык и другие, не то Теджен сквозь землю провалится!

Артамонов, который хорошо говорил по-туркменски, насторожился: