Но и эта попытка Халназара припугнуть людей не имела успеха. Языки у дейхан развязались. Зашла речь о Сары. Сочувствуя ему, люди говорили: «Бедняга! Его избили в тюрьме, на ноги надели кандалы и повезли в Ашхабад».

Артык, говоря о Сары, намекнул на Халназара:

— В сто раз почетнее быть мужественным и сгнить в тюрьме, чем ползать на коленях перед баярами и волостными, служить двум богам и быть проклятым всем народом!

— Вот это правильные речи!

За разговорами не заметили, как зашло солнце, как стало темнеть. Служка поднялся на маленькое возвышение и огляделся по сторонам. С востока поднялась тьма. Уже нельзя было различить стеблей травы. Там, где село солнце, красная полоса погасла, а на ее месте разлился молочно-белый ручей. Умолкли птицы, в поле не осталось скота. Только женщины все еще суетились около своих кибиток — несли дыни с бахчей, заканчивали выпечку хлеба. Под каким-то дейханином быстро семенил ногами серый осел и по временам, раскрыв пасть, наполнял аул своим ревом.

Служка обратился на восток и, закрыв указательными пальцами уши, закричал во весь голос:

— Аллахы экбер, аллахы экбер!..

Его крик заглушил голоса людей, рев осла. Все стали подниматься.

Во время молитвы Халназар думал о том, что услышал, — о восстании джизакцев, о разрушении железной дороги. Вспомнив все, чего он достиг при царской власти, прикинув выгоды от приобретения арендного урожая целого аула, он пришел к выводу: «Нет, нельзя идти против белого падишаха. Это лев, ударит—костей не соберешь. Джизакцы в этом убедились. Вообще, что плохого сделало царское правительство мусульманам? Требуют людей — что ж тут такого? Дадим! Разве нельзя вместо сына послать Мавы? Ну, на худой конец найму человека. Не так уж трудно выкроить каких-нибудь две тысячи рублей, хотя бы с того же арендного урожая. А этого Артыка надо обязательно отправить на тыловые работы. Добьюсь этого всеми правдами и неправдами! Слишком зазнался парень. Пусть помнит, с кем имеет дело!»

Заключительная молитва намаза, которую начал читать Мамедвели, нарушила ход мыслей Халназара, а голоса двинувшихся из мечети людей окончательно рассеяли их.

Возвращаясь из мечети, Халназар заглянул в загон верблюдов, посмотрел на привязанных быков, мимоходом бросил взгляд на Мелекуша и, уже подходя к кибитке, увидел чужих людей, сидевших на разостланной перед входом кошме. Двое были из йомудов: они приехали покупать зерно. Йомуды поставили свои шатры на краю аула, их предводитель вечерами приходил ужинать к Халназару. Халназар купил у них отрезы тонкой шерстяной материи для чекменей, чувалы для зерна, несколько верблюдиц и двухгодовалых верблюжат. Они и распространили вести о восстании йомудов.

Третий гость, увидев Халназара, встал и пошел ему навстречу. Халназар сразу узнал седобородого старика в халате оливкового цвета, в тонких козловых ичигах и желтоватой папахе.

— А-а, дядюшка Эсен-Али! Приехал?

Они горячо поздоровались. Взаимные приветствия, вопросы о здоровье затянулись надолго.

Эсен-Али был другом Халназара, выполнял его поручения по торговым делам. Этот человек из племени Алили был видным купцом, подвизавшимся в предгорьях Копет-Дага. Он присылал самому Халназару халаты, а семье — шелка. Когда скотоводы-курды спускались по эту сторону гор, он сотнями скупал для Халназара коз и курдских баранов, которых Халназар сбывал в обмен на пшеницу и хлопок. В доме бая Эсен-Али всегда был самым желанным гостем. Даже мехинку ему покупал он.

За зеленым чаем, после того как поговорили о делах, Халназар спросил:

— А Гара-ишан здоров?

— Того гляди лопнет от здоровья.

— Э-э, дядюшка Эсен-Али, а ведь он лет на пять старше тебя!

— А он не стареет.

— Зачем ему стариться?

— Да уж бездельник такой — руку в холодную воду не сунет. Съездит в управление, а потом сидит, чаек попивает, ест плов да обнимает молодую жену.

— А все же человек он хороший.

— Настоящий мусульманин. Хоть и стал баяром среди русских, но веры не забывает.

— А помнишь, как он зажал курдов, когда у нас была ссора с ними?

— Курды перед ним и пикнуть не смеют... Да, теперь он в большом почете у русских. Слышал, бай-ага? Йомуды сели на коней, не хотят давать рабочих царю Так сам губернатор вызывал к себе Гара-ишана, говорят, поручил ему уговорить йомудов подчиниться царскому указу. А сейчас он поехал для переговоров к генералу Мадридову.

Слова Эсен-Али подтверждали все, что услышал Халназар от самих йомудов и узнал из разговоров у мечети. Помолчав немного, он спросил:

— Что делается сейчас у йомудов, не слышал?

— Да что? Говорят, получают оружие от иранских йомудов, хотят соединиться с ними. Слышал я стороной, что здесь, кажется, не обошлось без руки халифа Рума. Приезжали оттуда какие-то люди, предлагали оружие. Во всяком случае это дело не одних йомудских племен — Атабаев или Джафарбаев. Да, а резня там идет крепкая.

— Вот как! А что думают делать люди Аркача?

— Им труднее, они на виду, — железная дорога рядом. Когда власти начинают нажимать, требуя рабочих, говорят: «Дадим». А когда слышат вести о волнениях в аулах Атабаев, решают по-другому: «Не дадим, будем драться». Все же вряд ли они смогут выступить против царя.

Рассказы Эсен-Али окончательно расстроили Халназара. Он с трудом глотал мясо молодого барашка, сваренного с тыквой. И когда йомуды начали уже есть плов, закладывая в рот комки величиной с кошачью голову, Халназар все еще возился с мозговой костью.

Когда Плеяды дошли до того места, где солнце опускается за край земли, а на востоке чуть заалела заря, раздался голос муэдзина, призывающего к молитве. В чистом воздухе рассвета этот голос зычно звучал над аулом, над просторами полей и потревожил, наконец, слух Халназара. Но бай перевернулся тяжелым телом на другой бок и вновь сладко заснул.