Вечером, готовя ужин, Энн отчаянно старалась скрыть от сына терзавшую ее тревогу. Ей было невыносимо трудно поддерживать веселую беседу с ним, всегда доставлявшую ей такое удовольствие. Лишь уложив малыша, Энн вздохнула с облегчением. Ей было необходимо спокойно все обдумать в одиночестве.

Спустившись в свою маленькую гостиную, Энн принялась мерять комнату шагами, сосредоточенно грызя ноготь большого пальца. Единственный способ оградить Стивена от Рубена заключался в том, чтобы скрыть сам факт существования ребенка, но как это сделать? Энн было ясно одно: Рубен не должен узнать о том, что у него есть сын.

На следующий день Энн взяла отгул и весь день провисела на телефоне. Она звонила в суд, адвокатам, всем подряд, кто мог хоть как-то прояснить ситуацию и хоть чем-то помочь. Однако все ее надежды оказались напрасными. С ужасом Энн пришла к выводу: необходимые для развода документы не были оформлены должным образом, потому-то дело и закрыли около года назад. Рубен прав, по законам штата Массачусетс их брак никак не сочтешь расторгнутым.

Энн потребовалось два дня, чтобы смириться с этим горестным фактом. Двое суток бесконечных терзаний, долгих бессонных ночей, когда она ругала себя на чем свет стоит за то, что не следила за ходом событий и не убедилась в том, что развод вступил в силу. Виновата в этом была только она одна.

Наконец с болью в сердце она позвонила Уиллу и сообщила ему печальную новость. Тот немедленно приехал, и они проговорили почти полдня. Но поскольку разговоры все равно ничего не меняли, оставалось лишь отложить свадьбу. Уилл проявил себя истинным джентльменом: он не произнес ни слова упрека и обещал Энн полную поддержку.

После его ухода, когда в доме снова наступила тишина, Энн наконец решила сделать еще один — самый тяжелый для нее звонок.

Набрав номер телефона отеля «Плаза», она попросила соединить ее с Рубеном Каррильо де Асеведа, который, разумеется, остановился в президентских апартаментах. Если Рубена и удивил ее звонок, то он ничем этого не показал, да и Энн была не в том настроении, чтобы вести светскую беседу. Сухо и официально она сообщила, что готова встретиться с ним за ужином на следующий день, и назвала один из модных бостонских ресторанов.

Рубен предложил прислать за ней машину, но Энн отказалась. Она приедет и уедет сама и это будет, надо надеяться, последняя их встреча.

Однако ужин начался вовсе не так, как она предполагала. Машина Энн категорически отказалась заводиться, и вместо того, чтобы отвезти Стивена к няне, ей пришлось звонить той и просить, чтобы она приехала к ней домой забрать ребенка. Затем Энн была вынуждена звонить Рубену с сообщением, что опаздывает из-за неполадок с машиной. Однако прежде чем заказанное ею такси успело подъехать, к дому подрулил роскошный черный лимузин. Даже не глядя на него, Энн уже знала, кто приехал. Она его просто почувствовала — как загнанное животное чует охотника. Его решимость, сила и гнев ощущались издалека.

Осторожно выглянув из окна гостиной, Энн увидела, как Рубен вышел из машины и остановился у открытой дверцы. Он просто стоял, не шевелясь и ничего не говоря, но вся его фигура излучала властность. Он словно утверждал, что она принадлежит ему и только ему. Нет, он не отступит, с горечью подумала Энн. Теперь, раз уж он снова за нее взялся, он ни за что не оставит ее в покое.

Лимузин плавно скользил по улицам Бостона, легко обгоняя мчавшиеся в потоке автомобили. Рубен что-то говорил, но смысл его слов ускользал от Энн. Она никак не могла сосредоточиться. Он объявил, что заказал ужин в другом ресторане, более спокойном и располагавшем к серьезной беседе, упомянул какие-то незавершенные дела, но Энн слушала как во сне. Ее сознание начисто отказывалось принимать тот факт, что между ними что-то осталось незавершенным. Для нее между ними все было кончено. Умерло и похоронено.

Причем этот выбор она сделала не по своей воле. В том, что касалось их отношений, у нее вообще никогда не было выбора.

Лимузин остановился перед одним из закрытых ресторанов, который дозволялось посещать только членам клуба, причем каждая кандидатура желающих вступить в этот клуб придирчиво изучалась.

Вход в ресторан был невзрачным и скорее походил на дверь, ведущую в какой-нибудь склад. Однако за уродливыми бетонными стенами и мрачной стальной дверью оказалось помещение, кричащее роскошью. Зал был отделан в голубых и золотых тонах, а с потолка, покрытого лепниной в виде золотых листьев, свисали вычурные хрустальные люстры.

— Есть хочешь? — спросил Рубен, непринужденно кладя руку на талию молодой женщины.

Энн ощутила, как в ее теле напрягся каждый мускул, отзываясь на его прикосновение. Собственная реакция застала ее врасплох, и она невольно отпрянула. Этого еще не хватало! Она ведь не должна к нему ничего испытывать.

— Нет, — отрезала Энн.

Метрдотель вежливо приветствовал их и провел в кабинку, отделенную от общего зала тяжелыми шторами, которые, если их задернуть, создадут еще более интимную обстановку. Усевшись, Энн взмолилась про себя, чтобы шторы нельзя было задернуть. Пусть бы намертво оказались привязанными к стене золотыми шнурами с тяжелыми кистями. Пока Рубен заказывал напитки и закуски, Энн изо всех сил старалась дышать ровно. Унять дрожь ей никак не удавалось и даже пришлось спрятать на коленях трясущиеся руки.

— Улыбнись, — сказал Рубен, откидываясь па обитую плюшем спинку стула. — У тебя такой вид, словно тебя ведут на пытку.

— Так оно и есть. Для меня это действительно пытка.

— Да уж, далеко мы ушли от прошлого, — насмешливо заметил Рубен, пристально рассматривая бледное лицо Энн из-под полуопущенных ресниц. — А ведь было время, когда ты была готова отдать за меня жизнь.

И чуть не рассталась с жизнью, живя с тобой, мысленно прибавила Энн. Впрочем, вслух она этого говорить не стала. Рубен ведь ничего не знал ни о последней ночи, проведенной ею на Суэньо, ни о том, к чему привела ее дружба с его сестрой.